Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

— Х-хлеб-с-соль! — сказал вошедший.

Глава двадцать первая, в которой происходит все самое важное

Дождь лил нескончаемо, он барабанил по крыше лаборатории, и было приятно сидеть в тепле за бокалом горячего крепкого чая, вести умные беседы и осознавать, что впервые в жизни ты участвуешь в действительно важном деле, от которого, возможно, зависит судьба остального мира. Раскаты грома слышались пока еще где-то вдали, но грозовые тучи неуклонно двигались в сторону Кулибинска, обещая удачу.

— Так я не понял, Бонифатий Савельевич, — сказал Земляков, — почему же трупы с кладбища исчезали?

— Вообще-то он мог формировать себя из чего угодно, — сказал Угрюмов. — Хоть из дождя или грязи. Но зачем усложнять, если есть тело? Он просто брал тело и восстанавливал его, только попытки были неудачными. Материализация происходила, то есть на ядерно-молекулярном уровне было все нормально, а вот дух в тело вдохнуть, это у него не получалось, нет!

— А может, как раз все эти аварии ему и мешали? — спросил Земляков. — Вот эти самые перепады напряжения. Может, они ему не давали восстановиться?

— Я тоже так поначалу думал, — сказал Угрюмов. — Только вы, Володинька, сами посудите — все мертвые тела появлялись там, где случались аварии. А это означает, что Иванкин оттуда использовал сопутствующие восстановлению факторы. Эрго-аварии не только не мешали, но по идее должны были способствовать полному переходу из информационного состояния в ядерно-молекулярное. С восстановлением сознания, как биохимической реакции мозга.

— А почему вы думаете, что на этот раз у него получится?

— Так мы все восстановили. Мы создали первоначальные условия эксперимента. К тому же, думаю, на этот раз он постарается. Такого случая ему больше не представится. Скорее всего, это последняя попытка. Сороковой день — ему пора вливаться в единое информационное поле. Или вернуться к нам.

— Записаться на скрижали! — догадался Земляков. — Слушайте, Бонифатий Савельевич, а как вы до всего этого додумались?

— Ну вы мне льстите, Володинька, — лицо Угрюмова дрогнуло в еле заметной довольной улыбке. — Во-первых, у меня были, пусть и зашифрованные, дневники эксперимента, потом тетрадка с обрывочными записями, ну и оборудование, пусть даже разгромленное по указанию недальновидных людей.

— Так, значит, попы все-таки правы?

— А это как посмотреть, — эксперт посмотрел на закипающий чайник. — Информация не исчезает. Собственно говоря, ничего в мире не исчезает, все, что существует, лишь меняется в соответствии с внешними воздействиями. Но к одному природа относится бережно — к информации, ведь она матрица, воссоздающая и поддерживающая материальный мир. Ведь что такое разум? Это инструмент природы, которым она пытается осознать себя. И вы думаете, природа так расточительна, что позволит информации, накопленной разумом, исчезнуть? Она собирает ее. Значит, где-то должна быть база, в которую вливается вся новая информация, должен существовать коллектор, который будет отсеивать информацию новую от уже имеющейся и обобщать все полученное, и обязательно должна быть обратная связь между миром информации и материальным миром. Именно такую связь и пытался нащупать инженер Иванкин.

— А база? — нетерпеливо заерзал Земляков. — Что может служить такой базой?

— А вот это уже серьезный вопрос, — мефистофельски улыбнулся Бонифатий Савельевич. — Тут разное говорят. Одни считают, что Земля — это кристалл, на который осуществляются все записи. Но лично я считаю, что таким хранилищем является магнитное поле Земли. Не зря же Иванкин пытался подобраться к нему со стороны ионосферы. А вообще, хранилищем информации может служить, скажем, вода. Ее загадочные свойства пока еще никто досконально не изучил. А воды у нас на Земле хватает. Или, скажем, пустыни — кварц и кремний, готовое уникальное хранилище!

— Просто у вас получается, — вздохнул Земляков.

— А все кажется сложным, пока непонятно, — Угрюмов встал и выключил чайник. — А как разберешься в механизме основательно, так думаешь — елки-палки, где мои глаза были раньше!

— Что же получается? — Владимир Земляков потянулся за чашкой. — Смерти нет?

— Смерть есть, — Бонифатий Савельевич налил ему в чашку кипяток. — Есть она, Володинька, есть! И не бессмертны мы, как кажется. Бессмертна информация, но она сильно видоизменяется. Так изменяется, что от индивидуума ничего не остается — все лишнее отсеивается, что-то куда-то вливается, словом, сплошная перезапись идет. Конкретный индивидуум природу не интересует, он для нее всего лишь серийный инструмент, к которому она относится без особого сожаления. Использовала, и не жалко.

За окном набирал силу дождь.

У окна стояли четыре человека в темных, почти черных от дождя плащах с остроконечными капюшонами, которые делали людей похожими на инопланетян.

— С-сидят! — с ноткой зависти сказал один из пришельцев.