В грудь Русского тихо постукивало. Джин деликатно просился на волю. Перспективы, связанные с его использованием, были самые неопределенные. Одно дело, если джинн окажется спокойным и выполнит, как ему полагается, три желания. Илья Константинович даже знал, какие это будут желания. Два из них касались его личной безопасности, еще одно могло обеспечить им с Жорой такое состояние, что Билл Гейтс рядом с ними казался бы нищим. Совсем другое дело, если джинн окажется агрессивным и наплюет на обязательные условия своего освобождения. В этом случае ничего хорошего от него ждать не приходилось. Ядерная бомба в сравнении с таким джинном показалась бы детской игрушкой. Надо было семь раз подумать, прежде чем выпускать его на волю.
Жора облачился и задумчиво посмотрел на товарища.
— Слышь, Константиныч, — сказал он. — А давай его все-таки выкинем. Предчувствия у меня нехорошие.
— А мы его не будем открывать, — сказал Русской. — Мы его за хорошие бабки скинем. Наши, конечно, купить не смогут, а вот американцы за него столько капусты отслюнявят — нули считать замучаемся!
— Нули дело хорошее, — одобрительно сказал Жора. — Особенно если их больше семи, а перед ними цифирки стоят. Желательно от пятерочки до девятки.
В номере Илья Константинович снял цепочку с сосудом, в котором сидел джинн, поставил бутылочку на свет и принялся разглядывать находку. Джинн полдничал. Перед ним стояла корзина с фруктами и жареной бараниной, какие-то кувшины, кувшинчики совсем уже малого размера. Заметив, что за ним наблюдают, джинн прильнул к стеклу. Из-за маленького размера и бороды выражение лица джинна невозможно было разобрать. «Увеличительное стекло бы мне», — мечтательно подумал Илья Константинович.
Джинн замахал короткими ручками, показывая то на корзины, стоящие у него за спиной, то на стол, на котором стоял кувшин. Судя по жестам, он предлагал освободить его, а заодно и достойно отпраздновать это освобождение. Но освобождение джинна пока в планы наших путешественников не входило.
Илья Константинович подумал и прикрыл цепочку с сосудом полотенцем.
— Константиныч, — озабоченно спросил Жора, выходя из ванной в голубом халате, — это ничего, если я в таком виде в бар сбегаю? Арабы не обидятся?
— А чего им на тебя обижаться? — удивился Русской. — Вот если бы ты голым вздумал разгуливать… И смотри, братан, не пей там, лучше с собой возьми. В прошлом году мой приятель из Дальневосточного пароходства по здешним улицам пьяным погулял, полиция его захомутала и в суд. Натурально, выпороли прямо на центральной площади.
— А куда же МИД смотрело?
— А что МИД? — Илья Константинович пожал плечами. — Ну подали бы они ноту протеста. Что, от этой ноты ему сидеть не больно было бы?
— Круто здесь, — задумчиво сказал Жора и принялся облачаться в футболку. Подумал немного и натянул желтую футболку с портретом Буша в виде нагрудной мишени.
— Это ты зря, — лениво остерег Русской, покачиваясь на балконе в кресле-качалке. — Они ведь могут эту футболочку принять за руководство к действию. Они здесь Буша не любят, он им в Ираке сильно подгадил. Смотри, Жорик, хороший снайпер промаха не знает!
Жора самоуверенно хмыкнул и шагнул за порог номера. Впрочем, он тут же вернулся и запер дверь на ключ.
— Константиныч, — сказал он. — А как они выглядят, эти орлы, что за тобой по всему свету мотаются? Один длинный и худой, стрижка ежиком, а другой плотный такой, коренастый, да?
— Ну, — сказал Илья Константинович, чувствуя нехорошее волнение.
— Тогда у меня плохая новость, — сказал Жора. — Кажется, они тебя нашли.
Вот так и бывает — прячешься, скитаешься по белому свету, и вот, когда тебе уже кажется, что ты в относительной безопасности, смерть приходит и заглядывает тебе в глаза: как себя чувствуем? Не пора ли подумать о завещании, дорогой товарищ?
— А ты не ошибся? — слабо спросил Русской.
— Тут ошибешься! — Жора бросил на кровать расстегнутую сумку и принялся укладывать в нее вещи. — Сам слышал, они у коридорного о тебе интересовались.
— И что теперь делать? — Илья Константинович беспомощно смотрел на товарища.
— А что еще тут можно сделать? — удивился Жора. — Дергать надо!
— Мы же на шестом этаже! — вздохнул Русской.
— А простыни на что? — Жора был бодр и энергичен. — Не дрейфь, Константиныч, прорвемся!
Позолоченная ручка двери в номер пошевелилась.
— Уже! — сказал Илья Константинович. — Вот они! Поздно, Жора!
Жора уже деловито связывал разорванные простыни, предварительно скручивая куски белой ткани в тонкие жгуты.
В дверь постучали. Сначала осторожно, потом громче и требовательнее.
— С Богом! — сказал Хилькевич. — Давай, братан, я за тобой. Я им, гадам, здесь маленький сюрприз оставлю, пусть сунутся!
Илья Константинович выглянул в окно. Ох далеко была земля, ох и далеко!
— Давай, давай! — поторопил Жорик.
Сидя на корточках, он что-то привязывал к двери.
Это сверху кажется, что земля далеко. А начнешь спускаться, вот она — рядом. Веревка кончилась на уровне второго этажа, оставшийся путь Русской провел в свободном падении. Он торопливо отполз. И вовремя — сверху шумно рухнул на газон Хилькевич.