— А ты глаза закрой, — предложил Жора. — Р-раз, и сразу закуси, — бутылка исчезла, и в руке самозваного лекаря появился маринованный банан.
— Не могу, — стойко держался вождь. — Нельзя мне. Вчера было можно, а сегодня нельзя.
— Ну как знаешь! — Хилькевич привычно опрокинул содержимое тыквы в глотку и понюхал банан. — Мучайся, пока не помрешь!
— Погоди, Жора, — вступил в разговор Русской. — Не видишь, человек обеспокоен. Не до выпивки ему. Не дави! Что случилось, Возисани? Может, помочь надо?
Вождь устало покачал головой, печально посмотрел на двух телохранителей, что с трудом стояли у входа, опираясь на копья.
— Завтра Тама Гоча придет, — сказал вождь. — Жертву надо готовить. Вот сижу, думаю, кого из племени пожертвовать не жалко. Женщин нельзя — мало у нас женщин, кузнеца тоже нельзя — кто тогда оружие делать будет? Колдуна отдать? Так ведь проклянет перед смертью все племя, много нехорошего наколдует. Как тогда племени жить? Воинов тоже жалко — и так на охоту скоро ходить некому станет. Дети маленькие — Тама Гоче на один зуб.
Вождь похмельно пригорюнился, и его сразу стало жалко.
— Да не грусти ты, — сердобольно сказал Жора. — Может, все еще и обойдется!
Вид у вождя стал окончательно унылым, и сразу стало ясно — нет, не обойдется.
— А пристукнуть вы этого Тама Гочу не пробовали? — задумчиво поинтересовался Илья Константинович.
Из объяснений вождя выходило, что все это бесполезно — шкура у Тама Гочи бронированная и копья от нее отскакивают, ловушку в земле рыть бесполезно по причине размеров зверя.
— Чтобы ему такую ловушку выкопать, три племени надо, — вздохнул вождь. — И травить его ядом древесной лягушки пробовали, только яд на зверя не подействовал, и ручными гепардами травили, только никто этих гепардов больше не видел, и в горы его однажды заманили, чтобы сбросить на голову Тама Гочи обломок скалы, только обломок в мелкие камни разлетелся, а Тама Гоча этого даже и не заметил.
Под конец рассказ вождя стал совсем напевным и больше походил на причитания. Воины у входа тихим эхом вторили вождю.
— Плохо ваше дело, — заметил Жорик, наливая себе «Муромца». — Один у вас выход, черные братья. Уходить надо из этих мест.
— Нельзя уходить, — грустно вздохнул вождь. — Земля предков здесь. Как после смерти им в глаза смотреть будем? Иди, белый брат, не мешай. Мне думать надо. Очень много думать!
Он задумчиво смотрел сквозь Жору — не иначе с предками советовался.
Жора разочарованно хмыкнул, подхватил с земляного пола хижины бутылку.
— Пошли, братан, — позвал он Русского. — Чапай думу думает!
Вождь неожиданно пошевелился. Он вежливо покашлял, привлекая к себе внимание, потом поинтересовался, не помогут ли им в беде белые братья.
— Это как? — остановился Жора, и в глазах его загорелся нехороший огонек.
Как и следовало ожидать, вождь предложил принести кого-то из них в жертву.
— Будет красиво и торжественно, — убеждал он. — Вкопаем столбы, привяжем одного из вас цветущими лианами, голову венком украсим, племя со скал хором петь станет. Знаешь, как мы красиво поем? А потом мы вас богами объявим, спасителями племени. Правда, у нас уже есть один бог-покровитель из католических миссионеров, так ведь лишний бог племени не помеха.
— Нет, у этого Гуталиныча не голова, а Дом Советов, — сказал Хилькевич. — Ты понял, что надумал?
Он повернулся к вождю и бодро объяснил тому, что никакого желания стать жертвой ни он, ни его товарищ не испытывают. А если вождь все-таки будет настаивать на своем, то Жора лично — вот этими руками! — привяжет вождя к столбам за причинное место и отдаст без сожаления неведомому хищнику на растерзание. «Молись, чтобы самка тебе попалась!» — сказал Жора.
Услышав угрозы в свой адрес, вождь еще больше пригорюнился. Конечно, понять его можно было — как лучше человек хотел, одним махом и жертву принести, и лишним богом для племени обзавестись, а люди артачатся. Тем не менее настаивать на своем он не торопился.
— Вот козлы! — сказал на улице Жора. — В жертву он нас принесет! Да я его самого кому хочешь пожертвую!
— Жора, ты осторожнее, — предупредил Русской. — Сам понимаешь, в чужом доме мы. За козла и в Африке ответить можно!
В отведенной им хижине Жора Хилькевич плюхнулся на постель из пальмовых листьев, выпил еще немного и, закинув руки за голову, закрыл глаза.
— Ты, конечно, прав, Константиныч, — сказал он. — Дергать надо, пока черная орава на нас не накинулась. Навалятся кодлой, хрен отмашемся!
— Так пошли, — предложил Илья Константинович.