Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

— Александр Терентьевич? — почтительно переспросил Полуцало. — Здесь. Шестой кабинет изволили занять. Только они с дамой-с, велели не беспокоить.

В зале играл оркестр, и певица, поднеся микрофон к большому рту, вопила: «Я — ворона! Я — ворона! Я — ворона!» Что ж, она говорила правду. Говорила, потому что пением издаваемые ею звуки назвать было трудно. И сама она — высокая, черная, голенастая, с большим клювом над накрашенным ртом действительно походила на обитательницу полей и помоек.

Не обращая внимания на бубнящего метра, Илья Константинович прошел по коридору и, отстранив ошалевшего телохранителя, вошел в кабинет. Александр Терентьевич Мальцевский действительно был с дамой, и дама эта была хорошо известна Русскому, он сам не раз вызывал ее к себе в офис для приятного, как обычно пишут в газетах, времяпрепровождения.

Александр Терентьевич сел, узнал вошедшего, апоплексически побагровел и, не отводя от Ильи Константиновича испуганного взгляда, принялся на ощупь искать брюки.

— Ты? — сипло удивился он.

— Я, — подтвердил догадку бывшего товарища Илья Константинович. — А ты, я вижу, не рад? Брось, Саня! Хватит глупой вражды! Если бы ты знал, как много передумал и пережил за время… — он запнулся, но все-таки закончил: — Своего путешествия. Не стоит, дружище, убивать друг друга, жизнь все-таки прекрасна! Ты ведь знаешь, я ведь весь мир посмотрел. Чего мы делим, Саня? Что мы делим? Ну что такое Владик? Маленький уголок в необозримой вселенной? Пора делить мир, Саня! Пора делить мир! Там такие бабки прямо под ногами лежат!

Он посмотрел на ягодицы торопливо собирающей свою одежду женщины. Нет, все-таки не зря ей платят такие деньги! Попка у нее была великолепная, а личико ничем не хуже попки. Такая бы на любом континенте не потерялась. Илья Константинович вздохнул и повернулся к Мальцевскому. Похоже, Краб его не услышал. Он сидел, покусывая губы, и в руках у него был отнюдь не газовый пистолет.

— Саша, Саша, — укоризненно сказал Илья Константинович. — Неужели ты решишься сам, при таком количестве свидетелей?

— Надоел ты мне, — сказал Краб. — Хуже горькой редьки надоел!

— А ты ее пробовал, редьку-то? — прищурился Русской. — Слушай, Шура, не хочу я с тобой ругаться. Мы же не пацаны, а? Может, заключим перемирие? Я лично свой заказ отозвал. На нашей планете места всем хватит — и тебе, и мне, и другим!

Краб молчал, и изначально хорошее настроение Ильи Константиновича уступало место грустной озабоченности.

— Ну как знаешь! — сказал он. — Тогда я пошел!

Он уже вышел в общий зал, когда Мальцевский его окликнул.

Илья Константинович обернулся. Мальцевский стоял в раскрытых дверях кабинета и криво усмехался.

— Джентльмен, — сказал он. — Полное очко благородства. Значит, ты свой заказ аннулировал? А я от твоего благородства должен на колени стать и на тебя, как на икону, молиться? А вот хрен тебе! Ты, Илюша, запомни, я свой заказ аннулировать не собираюсь, понял? Я не успокоюсь, пока тебя в гроб не уложат. Тогда и помиримся. Я тебе обещаю, я в «Ритуале» самый роскошный гроб закажу, поминки на весь Владик отгрохаю…

Илья Константинович разочарованно пожал плечами и пошел на выход. Благородный хеппи-энд, как и следовало ожидать, не удался. Он шел через зал, и посетители смотрели на него, как смотрят на покойника, с брезгливой жалостью и сожалением. Оркестр перестал играть, и певица, как клюв, открыв рот, смотрела на Илью Константиновича черным немигающим глазом. В зале стояла звенящая напряженная тишина, слышно было, как плывет к вентиляторам сизый табачный дым. И в этой тишине кто-то расколол грецкий орех. По крайней мере, многим именно так и показалось, поэтому, когда Мальцевский начал падать, сохраняя на лице злобно-недоуменное выражение, все продолжали смотреть на Илью Константиновича, спокойно идущего через зал к выходу.

— Свободен! — продекламировал кто-то в этой напряженной тишине бессмертные булгаковские строки. — Свободен! Он ждет тебя!

Не о чем здесь говорить! Каждый знает, что карточный долг священен. Его даже такой гений, как Пушкин, отдавал. Да что там говорить, Некрасов стихи писал о крестьянской доле, чтобы карточные долги вовремя выплатить!

Мальцевский упал, и с его падением в ресторане, наконец, началась суматоха. Телохранители Мальцевского растерянно бегали по коридорам, беспричинно паля в потолок, визжали женщины, хрипло и командно кричали неведомо откуда взявшиеся милиционеры.

Илью Константиновича никто не задерживал. Он вышел на улицу. Площадка перед рестораном была забита милицейскими автомашинами, несколько ментов досматривали черный джип его недавнего врага Краба. Один из ментов оказался тем самым следователем, который осматривал взорвавшийся автомобиль самого Ильи Константиновича. Подняв голову, он заметил Русского и кивком поздоровался с ним.

— С возвращением, — сказал он. — Только по мне было бы лучше, если бы вы навсегда остались там. Но, кажется, вы действительно освободились. Краб — покойник, и вам больше ничего не угрожает. Завидная судьба, а? И алиби железное. В копеечку, небось, обошлось?