Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Телеграмма, которую дал Жора Хилькевич из Новой Зеландии, пришлась как нельзя кстати. Русскому уже казалось, что он избавился от угрозы, тем более что и коварный Краб приказал долго жить. Оказалось, что все еще только начинается. Его не забыли. Его еще раз заказали. И вот пришлось отправиться ловить белого кита. Честно говоря, к охоте на китов Илья Константинович был равнодушен, но Жора так увлекательно пересказывал Мелвилла, так взахлеб выкладывал подробности морской дуэли капитана Ахава и его многотонного визави, что Русской тоже загорелся. Один раз живем! А к китобою наемным убийцам незаметно не подобраться. Не станут же они ради заказа полсотни людей на дно океанское отправлять! Хотя в гуманизм наемных убийц Илья Константинович особо не верил. Работа у них была такая — людей на встречу с Богом отправлять.

Но долго морская идиллия не продлилась.

Телеграмма, полученная радистом китобоя от неизвестного корреспондента, не на шутку испугала капитана. Отложив трубку в сторону, он долго читал текст, покачивая головой, потом оглядел пассажиров.

— That’s а good and grotty day! — сказал он. — Yeah, tucking grindy![7]

— Ерунда, — сразу же отреагировал Жора Хилькевич. — Рейс оплачен, понял? Значит, и базарить не о чем.

Капитан задумчиво потянулся за трубкой, неторопливо прикурил, еще раз перечитал радиограмму и поскреб затылок. Телеграмма содержала неприкрытый ультиматум, тут и ясновидцем Келли не надо было быть, чтобы понять, что неприятности, которые эти русские так старательно искали на свои задницы, совсем рядом. А капитану Брогарту чужие неприятности были совсем ни к чему, у него и своих хватало.

За ночь он окончательно раскинул мозгами, посоветовался с помощником и боцманом, а утром угрюмо молчащего Русского и грозно матерящегося Жору спустили на талях в красном мотоботе.

— Козлы! — бушевал Жора. — Ну, блин, встретимся, хана вам, гадам! Нет, Илюня, ты когда-нибудь таких козлов видел?

— Не гони! — угрюмо попросил Русской. — За козла и в Антарктиде ответишь!

По указанию капитана Брогарта в бот спустили снегоход, купленный Жорой по случаю в одном из новозеландских магазинов.

— Antarktida, — сказал капитан, показав в сторону белоснежного облака, высвечивающегося у горизонта. — Flackey!

— Hang on! — огрызнулся Хилькевич и мстительно пожелал: — Gorblimy![8]

И вот уже третий день они уходили от погони.

— Ты езжай, — сказал Илья Константинович Русской. — Они же меня ищут!

Жора Хилькевич выставил средний палец.

— Братила, — проникновенно сказал он. — Ты за кого меня считаешь? Жора кентов не бросает. Жаль, у нас с тобой стволов нет. А то бы запросто — подстерегли бы мы этих охотничков за торосами — и привет пингвинам!

— Надоело, — сказал Русской. — Первый раз интереснее было. Я уже замерз. Ты, Жорик, как хочешь, а я останусь. Пусть пристрелят. Хочется, чтобы все быстрее кончилось.

— Братила, да ты что? — удивился Жора Хилькевич, колдуя над двигателем снегохода. — Нельзя сдаваться. Я прикинул, тут до полюса хрен да маленько. Я уже и флаг припас. Водрузим и красочкой на торосе — «здесь были Жорик и Илюша». Классно получится! Я сам сдаваться не буду и тебе не дам. Поехали!

Снегоход взревел.

Илья Константинович Русской тяжело взгромоздился на холодное кожаное сиденье и взялся за крутые, крепкие и холодные бока неутомимого товарища.

В конце концов, до Южного полюса было не более часа хода. Пусть хоть знамя и надпись на скале в виде памяти останутся!

— Об одном жалею, братан! — кричал Жорик, напряженно глядя вперед. — Связи у нас нет, мы бы здесь пингвинов нашмаляли — «Муромца» не хватило бы. Слышь, Илюша, а что про них говорят — вкусные они или так, ерунда одна? А этот китобой все-таки сука конченая — за борт списал и ни одной бутылки нам не положил!

Глава вторая

Церковь блистала золотым куполом.

Среди снега и льда она выглядела сказочной избушкой на курьих ножках — красочная, небольшая и оттого уютная, церковь явно не принадлежала этому суровому холодному миру, она казалась в нем сторонним строением.

Гимаев смотрел, как в раскрытые двери ее степенно и неторопливо входят пингвины. Вальяжной походкой и оперением они походили на оперных певцов.

— Они даже креститься научились, — вздохнул Сударушкин. — Только странно крестятся — открытым ластом. А главное — там магнитофон постоянно работает. Церковную музыку играет. Пингвины стоят, клювами щелкают. Нравится им.

— Как католики, — сказал Гимаев.

Сударушкин непонятливо уставился на него.

— Крестятся, как католики, — объяснил Гимаев. — Понятное дело, откуда им православным обрядам научиться? Раньше сюда сплошных атеистов присылали, а потом лет восемь наша станция вообще законсервирована была. Церковь-то откуда?

— Ну, насчет католиков… Ты сам посуди, как они из ласта три перста соорудят? А церковь полярник наш построил. Ну тот, которого в конце прошлого века в Думу выбрали. Он здесь день рождения отмечал с друзьями и знакомыми. Вот на радостях и отгрохал во льдах церквушку.

Из церкви пингвины выходили так же чинно, даже казались удовлетворенными.