Они вернулись в купе.
На постели, прикрытой синим байковым одеялом, попискивала и помигивала огоньком рация. Таганцев поставил на стол бутылку минералки, и Спиридоныч грустно уставился на нее.
— «Тунгуска Подкаменная», — прочитал он. — Для лечения метеоризма…
— Мужики, — сказал милиционер Санек, уже посмотревший последнюю страницу газеты. — Чудовищное порождение Б. Стокера, шесть букв, предпоследняя «и».
— Вампир, — особо не задумываясь, сказал Таганцев.
— Подходит, — довольно сказал молодой милиционер.
Поезд плавно тронулся, за окном поплыл перрон, освещенный круглыми желтыми фонарями. На перроне стояла машина с открытыми дверцами, кожанок не было видно.
— Мужики, — снова воззвал из угла молодой милиционер, — священная война мусульман, вторая буква «ж»?
— Джихад, — автоматически отозвался Таганцев.
— Ридлейтер! — презрительно сказал Спиридоныч, отбирая у напарника газету и бросая ее на столик. — Ты лучше по вагону пройдись, за порядком посмотри!
В купе заглянула проводница Оля. Миленькое личико ее было серьезным.
— Агафон Спиридоныч, — сказала она. — Вы пацанов на перроне видели?
— Братва, — сказал Спиридоныч с улыбкой, которая свидетельствовала, что напряжение отпустило милиционера.
— Я к тому, что когда поезд пошел, их куда-то в тайгу повели, — сказала проводница. — Человек семь.
— Менты? — благодушно поинтересовался милиционер.
— Не похоже, — сказала проводница Оля. — Менты в английском обмундировании начала прошлого века не ходят.
— А как ты это определила? — недоверчиво поинтересовался милиционер.
— А я «Турецкий гамбит» смотрела, — сказала проводница.
— Вовремя мы ускреблись, — с видимым облегчением засмеялся милиционер.
Кабы не проблемы, ехалось бы Таганцеву в поезде легко и весело, благо и попутчики подобрались неплохие, и обслуживающий персонал оказался на высоте, да и в вагоне-ресторане кормили неплохо. Спиридоныч посидел немного, с огорчением разглядывая пустой столик, и засобирался в обход.
— Волка ноги кормят, — объяснил он.
Таганцев посидел немного в милицейском купе, одиночество угнетало. Поколебавшись, он потянул к себе газету. На первой странице… Он вгляделся внимательнее. Нет, ему не показалось. С фотографии, которая была помещена на первой странице, в статье под хлестким названием «Гробовых дел мастера. Чеченский след», на него смотрели Иван Александрович и его ученик Ахмед. Вернее, в объектив смотрел только Иван Александрович, а Ахмед смотрел в сторону. «…Ночью подельники пришли на кладбище и выкопали гроб, — читал Таганцев, — в котором мирно покоился бывший второй секретарь Саратовского обкома коммунистической партии Василий Николаевич Кукишмиров. Возможно, вандалы надеялись найти в гробу неправедные сокровища. Каково же было их удивление, когда они ничего не обнаружили, даже бренных останков. Вандалы ждут своей участи в областном СИЗО. Им грозит срок, если только назначенная психиатрическая экспертиза признает их вменяемыми».
Ах, Иван Александрович, Иван Александрович! Неосторожно действовал, очень неосторожно!
Вернулся Спиридоныч, поставил на столик бутылку водки «Демидофф».
— Будешь? — спросил он.
— Не хочется, — отказался Таганцев.
— И мне не хочется, — признался Спиридоныч. — Но пусть для интерьера постоит, глаз порадует…
Следом вернулся Санек, сухо доложил, что в вагонах все в порядке, сел и сразу потянулся за газетой, в которой имелся любимый его сердцу кроссворд.
— Мужики, — воззвал он из угла. — Коническое сооружение, восемь букв, в середине «м».
— Пирамида, — сказал Таганцев.
Чем ближе становился город Владивосток, тем большую неуверенность испытывал Иван Федорович. Неуверенность в правильности избранного пути и в целесообразности поездки, вновь овладели Таганцевым. Он с тревогой подумал, что создатель Судаков был прав и сейчас, помимо его воли и незаметно для глаза идет загадочная инициация призванная превратить его в человека, способного силой воображения создавать и изменять миры. «Ну, положим, поднатужусь я мозгами и создам такой мир, — уныло подумал Таганцев. — Мне-то с него что?»
Ввиду близости станции поезд шел медленно, так же медленно шел встречный пассажирский состав, на табличках вагонов даже можно было прочитать надпись Иркутск — Гуляйполе. В окнах вагонов виделись человеческие лица. Одно из них принадлежало прелестной блондинке с удивительно умным и несоответствующим типажу лицом. Девушка поймала взгляд Таганцева и неожиданно проявила себя — показала ему язык. А Ивана Федоровича, несмотря на безобидность ситуации, вдруг пробил озноб, и по спине его забегали мурашки.
Он поспешно отвернулся.
— Пойду посмотрю, что в родном купе делается, — сказал он в пространство.
В родном его вагоне было тепло, клокотал вскипевший кипятильник, в туалете кто-то распевал басом «Ехал на ярмарку ухарь-купец». Нашел, понимаете ли, консерваторию!
Проводница, встретив Таганцева, улыбнулась ему и растерянно сказала: «Вот, блин, а я думала, что вы уже сошли!»