Говорили, что жена мельника потеряла ребенка пару месяцев назад, но того, скорее всего, смыло мельничным колесом, и он был совсем малыш.
А тут — подросток, почти взрослый парень.
— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросил Ван Чиль.
— Разве вы не видите? Загораю, — ответил мальчик.
— Где ты живешь?
— Здесь, в этом лесу.
— Ты не можешь жить в лесу, — сказал Ван Чиль.
— Это очень хороший лес, — возразил мальчик, словно заступаясь за свой дом.
— Но где ты спишь ночью?
— Я не сплю ночью. Ночью больше всего дел.
У Ван Чиля возникло неприятное ощущение, что он столкнулся с проблемой, о которой даже помыслить не мог бы.
— Чем ты питаешься? — спросил он.
— Плотью, — сказал мальчик.
Он произнес это слово медленно, словно смакуя, пробуя его на вкус. И даже как будто облизнулся.
— Плотью! Чьей плотью?
— Если вам так интересно — я питаюсь кроликами, пернатой дичью, зайцами, домашней птицей, ягнятиной по сезону… детьми — если удается достать их, — но они обычно слишком хорошо заперты и охраняются по ночам, когда я охочусь. Уже два месяца я не пробовал детской плоти.
Игнорируя шутливую природу последнего замечания, Ван Чиль попытался вернуть мальчика к теме охоты и браконьерства:
— Ты наверняка преувеличиваешь, говоря, что питаешься зайцами. Наших горных зайцев не так просто поймать.
— Ночью я охочусь на четырех ногах, — прозвучал слегка загадочный ответ.
— Я полагаю, ты хочешь сказать, что охотишься с собакой? — осмелился предположить Ван Чиль.
Мальчик медленно перекатился на спину и засмеялся довольно неприятным низким смехом, похожим одновременно и на хихиканье, и на рычание.
— Думаю, любая собака будет слишком нервничать в моем обществе, особенно ночью.
Ван Чиль начинал чувствовать, что в этом парнишке со странными глазами и странными речами определенно есть что-то жуткое.
— Я не могу позволить тебе остаться в моем лесу, — авторитетно заявил он.
— Думаю, здесь мне будет лучше, чем в твоем доме, — сказал мальчик.
Перспектива появления этого голого дикого животного в тщательно организованном доме Ван Чиля была крайне тревожной.
— Если ты не уйдешь, я тебя заставлю, — предупредил Ван Чиль.
Мальчик молниеносно развернулся, нырнул в пруд, и через секунду его мокрое, сверкающее в лучах солнца тело было уже на полпути к тому месту, где стоял Ван Чиль. Для выдры в этом движении не было бы ничего необычного, но для человеческого существа это было просто нереально.
Ван Чиль оступился, невольно отпрянув назад, и обнаружил, что почти падает со скользкой, поросшей травой насыпи, а эти тигриные глаза в упор смотрят в его собственные. Инстинктивно Ван Чиль поднял руку, закрывая глотку.
Мальчик снова рассмеялся своим жутким смехом, в котором рычание на этот раз почти вытеснило хихиканье, а потом таким же стремительным образом скрылся из виду в зарослях водорослей и папоротника.
— Какое удивительное дикое животное! — сказал Ван Чиль, оправившись. А потом вспомнил замечание Каннингема: «В ваших лесах завелся дикий зверь».
Медленно бредя к дому, Ван Чиль начал прокручивать в памяти различные местные события и происшествия, которые можно было бы объяснить появлением в лесу этого потрясающего молодого дикаря.
В последнее время в лесу стало заметно меньше дичи, с ферм исчезала домашняя птица, зайцы стали встречаться значительно реже, а еще до Ван Чиля доходили жалобы о пропажах ягнят с холмов. Могло ли быть так, что этот дикий мальчик действительно охотился в их окрестностях в компании какой-то умной браконьерской собаки? Он говорил что-то об охоте «на четырех ногах» по ночам, а потом запутал все, заявив, что ни одна собака не приблизится к нему, «особенно ночью». Это определенно было очень странно.
А потом Ван Чиль стал думать о преступлениях, совершенных в последние пару месяцев, и внезапно совсем запутался в своих размышлениях.
Этот пропавший с мельницы пару месяцев назад ребенок…
Согласно общепринятой версии, он попал под мельничное колесо и его унесло в реку, но безутешная мать все время утверждала, что слышала его громкий крик с той стороны дома, которая выходила на холмы, то есть в сторону, противоположную от воды и мельничного колеса.
Даже думать о таком не хотелось. И было бы лучше, если бы этот дикий мальчик не шутил о съеденной два месяца назад детской плоти. Такие чудовищные вещи нельзя говорить даже в шутку!
На этот раз Ван Чиль не был расположен распространяться о своей встрече в лесу.
Он был хозяином и управителем этих мест — разве все эти убытки, ворованные ягнята и куры не лягут тяжелым пятном на его репутацию, если выяснится, что он все это допустил?
За ужином в этот вечер он был непривычно молчалив.
— Ты что, язык проглотил? — спросила его тетушка. — Можно подумать, ты увидал привидение.
Незнакомый с этим фразеологизмом Ван Чиль счел замечание глуповатым: если бы он увидел в своих владениях привидение, то не переставая говорил бы на эту тему.