Фантастический детектив 2014

– Смертью смердит, – пояснил. – Сами-то вы, госпожа Гертруда, тело видали?

Та склонила голову набок:

– А как же мне было не видать, если забулдыга-то этот, Протт, такой шум поднял, что и мертвую мамашу свою из могилы бы вызвал: поглядеть, чего стряслось. И – все верно, тут он и лежал, в том самом месте, где стоишь.

– И часто ли к вам Кровосос захаживал?

Толстая Гертруда снизала плечами:

– Не так чтоб очень. Он с дружками-то своими все больше у Герхарда Сидельца, ну в «Трех дубах», пить предпочитал: говаривал, сволота, будто там пиво водою не разводят. А я так скажу: если и не разводят, то потому только, что успевают туда помочиться – недаром же раньше «Три дуба» жиды держали, от них-то Сиделец подлым своим штучкам и обучился.

– И с кем же там покойный сиживал? – спросил Дитрих, но уж тут-то Махоня сумел бы ответить и сам, и не удивился нисколечко, услыхав имена Альбериха Грумбаха да Йоханна Клейста. С Альберихом Грумбахом дело было ясное, а Клейст зарабатывал на хлеб помощником палача в Альтене. И помощником, как вспоминалось Утеру, Клейст был истовым, работавшим не за страх и даже не за совесть, но по велению души и сердца.

– А что же он в тот вечер у вас-то сидел? – спросил Дитрих, и Махоня почувствовал, как напрягся – едва-едва – его голос.

– Да встречался он с кем-то. – Толстая Гертруда почесала, вспоминая, щеку. – Да вот же, с Гольдбахеном, пожалуй, дольше всего он в тот вечер языком чесал. Это бывший наш господин советник, вторым человеком в городе был, пока «башмак» на вольности городские не наступил. Арнольд Гольдбахен – хотя, сказать по правде, нынче-то ему хорошо, если «Купфербахеном» удалось бы назваться, а то и меди он в кармане не сыщет. Раньше-то жил он в своем доме, в три этажа, подле рыночной площади, а нынче ютится в руинах у Луговых ворот.

– И что ж тогда он делал в кружале господина Йоге, со своими медными грошиками? Вылизывал тарелки?

Но уж на это Толстая Гертруда отвечать не стала: не то не зная, что ответить, не то не зная – как. Потопталась минуту-другую, высморкалась, откашлялась, развернулась необъятной своею кормою и, словно дракон от святого Георгия в пещере, скрылась во тьме корчмы.

– Полагаю, – сказал задумчиво Дитрих, – самое время нам отвлечь доблестного Ортуина Ольца от его разговоров с бедолагой Проттом.

* * *

– Знавал я одного астролога – еще как служил у епископа во Фрауэнбурге, – Херцер ухватился за ножку каплуна, махнул кинжалом, после чего воткнул кинжал в стол, а ножку – себе в пасть и на некоторое время замолчал, прожевывая мясцо с урчанием и причмокиванием. Бросил обглоданную кость под стол, на радость крутившимся под ногами псам трактирщика. Вытер пальцы о рыжую бороду. Глотнул из кружки так, что пена полезла изо рта, делая его похожим на бесноватого. – Так вот, знавал я одного астролога, и тот высчитал по звездам, что нынешний век – последний. А впереди – только мор, глад, паденье нравов и вострубленье ангелов. Где ж тут держаться клятв простому человеку?

Хуго Долленкопфиус поднял над миской с хлебовом белесые волосенки бровей да растрепанной челки, пошевелил неопределенно измазанными в чернила пальцами, но так и не сказал ничего, уткнулся снова в юшку. Мерно зачерпал ложкою.

Молодой же Дитрих дернул плечом:

– Не знаю, – сказал, пощипывая кусок хлеба над стоящим перед ним на деревянной дощечке уполовиненным куском колбасы с хреном, – не знаю, как там с астрологами, но верю я, что Господь, в милости своей, всегда предоставляет нам шанс выправить то, что наворотили мы в своей жизни, что вывернули наизнанку и за что нам пред Господом и людьми стыдно и страшно. Всем дан второй шанс, иначе жить в мире было б совершенно невыносимо.

– И каков же твой второй шанс? – Херцер потянулся к каплуну, отодрал от него кусок грудины, зачавкал белым мясом.

– Искать зло. Находить зло. Карать зло, – ответствовал Найденыш, да так истово, что вниз от затылка Утера поползли мурашки размером с ноготь на мизинце.

Выслушав Дитриха, поскольку даже с протрезвевшего и испуганного до усрачки Протта толку не было, все четверо решили сперва подкрепиться – а с собой позвали и Махоню, который, по старой буршевой привычке, от дармовщинки не отказался. Теперь же, сидя за столом и слушая их разговоры, он все подумывал, не лучше ли было сказаться сытым и не дергаться от каждого слова, словно откормленному на убой кабанчику от скрежета железом по оселку в осенних заморозках.

Один лишь Ортуин Ольц не поддерживал разговора: сидел, нахмурясь, запивал свинину с капустой прошлогодним темным, бочку которого Фриц Йоге распечатал ради опасных своих гостей. И хоть могло подуматься, будто утратил он к происходящему вокруг всяческий интерес, едва только кабатчик оказался на расстоянии Ольцевой десницы, старый солдат цапнул его за фартук и силой усадил на лавку в торце стола.

Кабатчик сидел, помаргивая желтоватыми ресницами и обильно потея: как видно, все не мог взять в толк, сразу его прирежут или заставят помучиться.