Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I

В кинотеатр он прибыл за двадцать минут до начала рабочего дня. Показывали «Крым», «Кингсмана», «Оно». Рысеев проверял билеты и указывал зрителям их места. К вечеру ему казалось, что он пропах карамелью и выучил наизусть реплики Пеннивайза. Он был солидарен с Сомовым: работа – не бей лежачего. Но в будущем парень надеялся заиметь уютное кресло в каком-нибудь офисе. Всё же дипломированный бухгалтер.

***

Чемоданы, не распакованные со вчера, оказались перевёрнутыми, одежда вывалилась на ковёр.

– Как я так умудрился? – спросил он в тишине.

И решил, что опрокинул своё добро, торопясь утром. Он убрал джинсы и свитера обратно в чемоданы, поужинал гречневой кашей и прыгнул на кровать с ноутбуком. От фильмов тошнило, он врубил музыкальные клипы и бесцельно скролил новостную ленту.

Надежды окрыляли, тревоги душили. Появится ли у него, лимиты, девушка тут? А деньги – будет их хватать? И мама – справится ли одна?..

Серая тень прошла в зоне расфокуса за монитором. Рысеев вздрогнул. Взор переместился на дверной проём. Свет из комнаты проникал в коридор, но не разгонял полумрак. Вешалка, увенчанная бейсболкой, напоминала огородное чучело. Крупные цветы на обоях собирались в гротескные фигуры.

«Глаза устали», – понял Рысеев.

Захлопнул ноут. Зевнул. Пора баиньки.

Он пробудился ночью и резко сел. Комната вращалась, зыбко изгибались стены. Рысеев заморгал, пытаясь устаканить мир. В дверях, высокий, до притолоки, стоял человек, длинные руки были разведены в стороны, словно для объятий.

Рысеев потёр веки и выдохнул облегчённо. Это темнота слоится, сгущается и разжижается из-за тусклого мерцания за занавесками. В квартире нет никого.

И всё же что-то его разбудило. Звук, будто в коридоре ходили.

Или ползали.

Ругая себя за малодушие, Рысеев поковылял в ванну. Сквозняк обдувал икры. Тигр следил, прячась за бамбуковыми стеблями. Повинуясь порыву, парень подошёл к картинке и покрутил ручку, поцарапанный алюминиевый набалдашник. Заперто. Как иначе? Повеяло запахом мокрой шерсти, грязной псины. Рысеев отпрянул инстинктивно. Может забывчивый Митенька оставил в комнате продукты, и они испортились?

В ванной заворчали разбуянившиеся трубы. Рысеев поёжился и ругнулся.

***

Рабочий день подходил к концу. На экране отважные касл-рокские подростки уничтожали дьявольского клоуна. Рысеев рассеянно водил взором по залу, пока не упёрся в шевелящийся объект справа от себя. За последними возбуждённо перешёптывающимися рядами возвышалось нечто длинное и неправильное, силуэт с перекрученными лапами и вздымающейся грудной клеткой, огородное пугало, болотная коряга, трепещущее на октябрьском ветру дерево. Корпус фонарика скользил в мгновенно вспотевших пальцах. Луч ковырнул темноту.

– Да что со мной? – раздражённо поинтересовался Рысеев.

***

Вечером он брезгливо изучал собственные джинсы, распятые на постели буквой «V» и прижимал к уху мобильник. Ответили после седьмого гудка.

– Лидия Петровна? Это Геннадий, – он разгладил штанину механически, – вы были сегодня у меня?

– Нет, – щелчки в динамике. – Я предупреждаю о визите.

– В таком случае… – он замешкался.

– Что произошло?

– Я думаю, кто-то трогал мои вещи. Штаны вывернуты наизнанку. И кофты, хотя я не доставал их из чемодана. И уха съедена.

– Подожди, заенька, – раздалось в трубке, Рысеев не сразу понял, что фраза предназначена кому-то третьему. – Простите, моя внучка… Так что там съели, вы говорите? Вашу уху?

– Не мою. В холодильнике стояла кастрюля с прокисшей ухой. Её съели или вылили. Кастрюля пуста.

– Это невозможно, – судя по голосу, хозяйка улыбалась. – Ключи есть только у меня, у вас и у Митеньки.

– А Митенька не мог вернуться?

– Вы бы его увидели, так?

– Так, но…

– У вас ничего не пропало? Деньги, паспорт?

– Всё на месте.

– Должно быть, вы сами… – она кашлянула, – вылили суп, и забыли об этом.

– Уху, а не суп, – зачем-то исправил он.

Ему приснилась рыжеволосая девочка с лицом юной актрисы из экранизации Кинга. Они держались за руки, и Рысеев всё переживал, что его подружка несовершеннолетняя.

Утром комнату будто завесили паутиной. Тусклое солнце едва высвечивало чемоданы в углах. Парень мазнул ладонью по торсу, и взвился. На белой постели, на жёлтой майке отпечатались следы собачьих лап. Точно грязная дворняга наматывала круги, пока он дрых, а потом стояла всеми четырьмя культяпками на его груди и… и что? Нюхала его?

Дважды Рысеев оббежал квартиру, и оба раза утыкался в запертую комнату, в желтоглазого тигра.

Это не имело никакого смысла, но на простынях, на ткани футболки вырисовывались тёмно-коричневые отпечатки.

«Ты запачкался сам», – убеждал рационализм.

– Чёрта с два, – процедил Рысеев.

В субботу он пригласил к себе Сомова.

Друг посидел на корточках под дурацким тигром и вынес вердикт:

– Проще пареной репы. Шпилька есть?

– Откуда?

– А скрепка?

– Есть!

Кончик скрепки погрузился в замочную скважину.

– А запереть сможешь?

– Запрём, не бойся. Только… что ты там хочешь увидеть?

– Не знаю, блин. Но, Димка, я клянусь, сегодня ночью в коридоре снова кто-то шаркал.