Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том I

Гребок, другой. Ещё, ещё! Окунать голову теперь, когда солнце скрылось в море, необязательно – во тьме легко рассмотреть, как под ленивыми волнами неотвратимо, целеустремлённо – как? как?!?! – у них же нет разума, у этих безмозглых беспозвоночных! – не хуже матёрого пастуха меня преследует и загоняет компания фосфоресцирующих корнеротов.

Двигались они шустро, но, несмотря на катастрофическую измождённость и израненность, я была не намного слабее.

И всё же расстояние между нами сокращалось – как и между мной и яхтой. Та с места не двигалась – ура! ура! – оставайся там, родимая! Я уже слышу, как бубнит не самая скверная попса: Адель, Леди Гага, явно на борту вечеринка, люди – счастливые, не подозревающие, что совсем рядом в волнах барахтаюсь я и мне срочно нужна помощь, срочнее некуда. Фонетика, чёрт бы её побрал. Смешно! Я даже улыбаюсь своим мыслям, но недолго.

Море впереди просыпается подсвеченным изнутри здоровенным багрово-белым пятном, и из-под воды на несколько секунд, будто кабина шпионской подлодки, в окружении пенных хлопьев выныривает огромное полупрозрачное создание – в пышущих жаром прожилках и ведомое голодом, вечным, неутолимым голодом.

Силы отказывают. Я целиком ухожу в волну, солдатиком, и вижу – сейчас целиком – во всём кошмаре, мерзости и великолепии – царя медуз, исполинского корнерота. Он чудовищен и прекрасен в своей потусторонней, ненашемирной сущности. Под огромным, метра три в диаметре, не меньше, куполом почти до самого дна свисают толстенные, некоторые с древесный ствол, щупальца. А в самой сердцевине, под пантагрюэлевской шляпой, темнеют эффектно подсвеченные флюоресценцией останки его жертв.

Я угадываю силуэты дельфина, мелких и крупных рыбёшек, а ещё тело человека в костюме для глубоководных погружений. Дайвер полупереварен, на оголённых руках почти не осталось плоти, да и лица как такового нет – глиняная маска. Но глаза, закатившиеся глубоко во впадины, живые – смотрят на меня! И я понимаю, что это не мёртвый любитель аквалангов изучает измученную бабу в купальнике, а сам медузий царь, медленно и почти по-театральному живописно раскидывающий тентакли, эти гроздья – мать его! – гнева в стороны и плывущий навстречу мне, словно с распростёртыми объятьями.

Сзади войско из мелких – по сравнению с колоссом – корнеротов, впереди – он. Выхода нет… Господи, я стану жертвой медузы-мутанта: какая идиотская смерть. Почти не боюсь – лишь смотрю в неспешно приближающиеся глаза мертвеца, гипнотизирующие бездонными зрачками.

Он подобрался почти вплотную. Я вижу, как он отторгает полупереваренную рыбью тушку, и её подхватывает, оплетая отростками, одна из медуз-прислужниц – их внизу много. И не только там. Они вокруг. Вспыхивающие и потухающие синхронно со своим грозным предводителем. Свет – тьма. Вдох – выдох.

Да он же ими управляет, мелькает мысль. Как тот отвратительный мясистый мегамозг, повелевающий полчищами инопланетных жуков в старой фантастике. Убью его – и они растеряются. Точно! Точно!!!

С детских лет я усвоила, что не обжечься при встрече с ядовитой медузой можно, только если сграбастать её за купол, на котором нет стрекательных клеток. Проверено на себе! Неоднократно!

И я, не задумываясь – время иссякло, цейтнот, или пан или пропал – концентрирую последние силы, укрепляю их ненавистью, сдабриваю яростью, подпитываю гневом. И, извернувшись гибким телом первобытной охотницы, от мастерства которой зависит не только её жизнь, но и жизни соплеменников, подпрыгиваю над водой летучей рыбой, чтобы приземлиться всем своим не столь уж впечатляющим весом на краешек макушки медузьего царя.

Тот не ожидает кунштюка – изумлённо застывает, а я, пользуясь его ступором, проползаю вперёд по скользкой, будто намазанной жиром лысине и с визгом, напоминающим крик раненого, загнанного в угол хищного зверя, обрушиваю кулаки, пробиваю плотную защитную оболочку купола и начинаю рвать тварь.

Даёшь клочки по закоулочкам!

Царь медуз содрогается, пытается стряхнуть меня. Щупальца взмывают в воздух, разбрызгивая солёную воду, ударяют по волнам, Но меня им не достать! Физиология у гадины не та!

А я раздираю и рву, рву и раздираю этот мыслящий холодец, без брезгливости, без тошноты – да и не я это делаю, наверное… От каждого такого гребка внутри исполина вспыхивает огонь, и в это же мгновение – точно так же – откликается его войско. Иллюминация! Словно на празднике! Море сияет и шипит, пузырится и волнуется.

Я уже почти по пояс в теле этой мрази. Чувствую, как ей больно, как она боится меня – хрупкую, хилую жертву, которая дала ей отпор. Да хрен тебе, сволочь! Получи, сучёныш, получи!

Вычерпываю полными гостями медузий мозг – или лёгкие, или желудок, или что там у неё внутри. Швыряю сгустки в море, слышу, как плюхаются куски студня, проваливаюсь глубже – в средоточие осклизлых непрочных волокон, полусвязок-полухрящей, расползающихся под напором моих пальцев с длинными ногтями. Бульк! Шлёп! Бульк! – чарующая музыка!