Мерзкие куски живого студня, отвратительные на ощупь, как комки из плотных соплей! Без глаз – да что там без глаз?! – у них рот и задница одно и то же! И это я ещё про безобидных. А есть те, которые запросто весь кайф от плавания испортят – обожгут, как кислотой! На щупальцах стрекательные клетки – можно ожог схлопотать, мало не покажется. Хорошо, их издалека видно – они от собратьев фиолетовыми щупальцами отличаются.
Мой бывший, родившийся в южных широтах, рассказывал: его отца тварюга однажды так ошпарила, что он едва сознание не потерял от шока. Мышцы на ноге судорогой скрутило. Точно бы погиб, но, к счастью, по совету старших товарищей к плавкам была булавка приколота. Ткнул он ей в застывшую, будто одеревеневшую, плоть, от резкого укола спазм прошёл, и отец кое-как, перетерпев боль, дотянул до берега.
Больше с такими особями он не встречался, но запомнил, что щупальца у неё были даже не фиолетовыми, а багровыми.
Совсем как у той, что сейчас находилась передо мной.
3
На белёсой, как у огромного шампиньона, шляпе раскинулась сеть крупных красных прожилок. Будто капилляры, подумала я. Медуза равномерно сжималась и разжималась, лениво шевеля висящими лоскутками-щупальцами.
Да чтобы какой-то кусок холодца испортил мою вылазку на Утриш?!
– Говна пирога тебе, сучка!
Выругавшись, я стала заходить глубже, стараясь держаться от морской гостьи подальше. К моей искренней радости похожих тварей рядом не наблюдалось – похоже, я имела дело с одиночкой.
Богомерзкое создание осталось позади, и я плыву… Какое это счастье! Как неправы те, кто говорят, что не любят море. Они просто не умеют им наслаждаться, оставлять в тёплой и ласковой влаге горести-печали, весь негатив. Лучше медитации, круче секса, эффективней антидепрессантов.
Люблю плавать долго, всеми стилями, поочерёдно нагружая разные группы мышц. Начинаю классическим брассом, перехожу на энергичный кроль, несколько метров непременно преодолеваю баттерфляем – он даётся тяжелее всего, а потом ложусь на спину, раскинув руки и ноги, как морская звезда, и слушаю плеск в ушах, созерцая небо с отстранённостью Андрея Болконского.
Я центр мира, он лежит у моих голых ступней, и мне нет до него дела, мне нет дела ни до чего, я в нирване, я….
Руку ожгло, будто крапивой.
Я тут же её отдёрнула, перекувыркнулась на живот – пожалуй, слишком поспешно – аж сердце ёкнуло – и увидела рядом здоровенную, ещё больше той, у берега, медузу. Гадина! – ударила со зла по воде ладонью. Тварь!
Медуза как ни в чём не бывало продолжала дрейфовать. Алая. Как кровь… Холодец с кровью! – подумала я и ощутила рвотный позыв. Встряхнула головой, волосы разбрызгали капли – красиво. Не думать об этой паскудине, не накручивать себя – только так, только так.
Сильно оттолкнувшись ногами, я поплыла вперёд, всматриваясь в мелкие волны, пытаясь отыскать братьев и сестёр этой мерзости, если у них вообще есть пол.
Небесный коктейль взбивал лопастями небольшой вертолёт. Видимо, частный. В горах неподалёку завод «Абрау-Дюрсо», у них наверняка представительский есть, для випов. Вдалеке по кромке горизонта скользило нагруженное туристами прогулочное судёнышко – в последние годы этот вид активного отдыха стал популярным у богатеньких буратин. Метрах в ста или чуть меньше скучал оранжевый буй, отмечающий очередную метку дистанции для теплоходов, рыболовов и спасателей.
Я нырнула – неглубоко, чтобы оглядеться. Спереди, сбоку – никого, а сзади – сзади перебирала щупальцами та самая медуза с красными прожилками и… Нет, не может быть, это бред! Чушь! Нелепица. Но глаза не обманывали – под закругляющимся книзу куполом темнело нечто плотное – гораздо крепче студенистого тельца. Нечто напоминающее…
Меня словно ударило током. Адреналин вскипел, напрягшиеся руки и ноги начали лупасить по воде почём зря. Среди гирлянд пигментированных отростков медузы («Корнерот, её называют корнерот!» – услужливо, но некстати обрадовалась память) была втиснута человеческая голова.
Мужская, с короткими светлыми волосами, широко распахнутыми глазами и раззявленным ртом, из которого вместо языка свисало длинное тёмно-красное щупальце. Под нижней челюстью плоть казалась не срезанной острым предметом вроде гильотинного лезвия, а оборванной, висящей неряшливыми лохмотьями, словно кто-то очень сильный обхватил тело одной рукой за башку, а другой за туловище и проворачивал в разных направлениях, пока не разодрал плоть.
Зрачки мёртвой головы разъехались: первый уставился вверх, почти закатившись под веко, а второй заполз в нижний левый угол глазной впадины. Кожа казалась раздутой, бугрящейся, но не сильно – или труп пробыл под водой недолго, или организм медузы, в которую голова то ли врастала, то ли проваливалась в рот-анус, обладал способностью притормаживать разложение.
Тварь снова сжалась и разжалась, шевельнув чудовищным грузом, и я отчётливо, со всей ясностью, увидела, как разъехавшиеся глаза движутся, выползают из своих лакун, чтобы… уставиться на меня.