Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том I

Я ходил по улицам, по которым ходил Вольтер, я побывал у дома, где он жил и где навечно упокоился, я нашёл товарищей, думающих так же как я, побывал на нескольких тайных встречах и даже был почти принят в некое революционное общество, планирующее свержение королевской династии Бурбонов и учреждение во Франции республики.

Членство моё в сём обществе не состоялось по большей части оттого, что я под благовидным предлогом уклонился от оказанной мне чести. И не из страха оказаться без гроша в кармане, господа, нет, о предупреждении отца я вовсе не вспоминал, либо в тюрьме или на каторге, просто в это время мой ум был занят совершенно другими мыслями и идеями.

Увлечением моим стала область сверхъестественного. Такому решительному повороту моих пристрастий немало способствовало знакомство с профессором Мартинсеном. Профессор читал курс по истории Египта, но не история была предметом его страсти.

Мартинсен был знатоком и исследователем чёрной половины души человеческой. Так он представился, открывая нам суть своих изысканий. Астрология, алхимия, изучение еретических течений, демонология, культы античных богов, масоны, розенкрейцеры, баварские иллюминаты, поиск утраченных знаний, следов древних рас и манускриптов – вот в чём практиковался профессор многие годы.

Достигнув в этой области недосягаемых для остальных высот, он стал непререкаемым авторитетом и несомненным специалистом в избранной им сфере оккультных знаний.

Выбрав несколько человек, профессор пригласил нас к себе домой и там, среди вещей таинственных и необъяснимых, открылся перед нами и предложил стать его учениками. Мы, поражённые увиденным и ошеломлённые услышанным, без колебаний согласились. Поклявшись сохранять в тайне всё увиденное и услышанное, мы покинули дом профессора. Таким вот образом, господа, я и ещё несколько студентов стали помощниками Мартинсена в его герметических изысканиях.

Надо сказать, что у профессора была разветвлённая сеть агентов во многих странах. Они разыскивали, покупали и отправляли Мартинсену предметы, которые они считали достойными внимания профессора.

Конечно, среди присланных вещей было много хлама, но попадались и настоящие бриллианты. Мартинсен сам поощрял инициативу агентов и не скупился на деньги. При этом профессор не выглядел состоятельным человеком, однако в деньгах не испытывал недостатка. Ещё одна загадка, хотя, зная профессора, можно было смело утверждать, что средства для своих исследований он получал не иначе, как с помощью философского камня.

Итак, господа, описав декорации, в которых будет происходить дальнейшее действие и познакомив вас с персонажами, я перехожу непосредственно к тому ужасному и поистине судьбоносному происшествию, перевернувшему мою жизнь и сделавшему меня вечным скитальцем.

Однажды, когда мы под руководством профессора практиковались в составлении гороскопов, явился посыльный и передал Мартинсену небольшую посылку, упакованную в плотную тёмную ткань и перевязанную грубой витой верёвкой, скреплённой в месте узла большой сургучной печатью. Сломав печать и развернув ткань, профессор извлёк письмо и свиток.

Писал ему агент из Дамаска. Он сообщал, что приобрёл свиток на базаре. Продавец долго торговался, прося за свиток слишком дорогую цену, утверждая, ни много ни мало, что это одна из рукописей Александрийской библиотеки, уцелевшая во время пожара, устроенного легионариями Цезаря во время штурма города. Осмотрев манускрипт, агент признал его бесспорную древность и, взяв на себя ответственность, купил, не слишком торгуясь.

Мартинсен осторожно раскатал свиток. Склонившись над тёмной лентой пергамента, профессор внимательно рассматривал начертанные на нём письмена.

– Ага, – произнёс он после продолжительного молчания. – Несомненно, это греческий, а это – латынь. Странно, странно, написано на разных языках, но одним человеком, судя по почерку. Хотя… возможно, я ошибаюсь. А вот этот фрагмент я не могу разобрать. Совершенно незнакомое письмо. Какие-то значки вместо букв… непонятно…

Мы, оторвавшись от выполнения назначенного нам урока, собрались у стола профессора и тоже разглядывали свиток. Пергамент был тёмно-коричневого цвета. От него исходил едва уловимый запах: смесь пыльной затхлости и гнили.

Для написания текста неведомый писец использовал особую краску, пергамент был словно иссечён острым предметом, буквы казались ранами с запёкшейся кровью. Глядя на свиток, мы испытали вдруг чувство неясной опасности. Пергамент, помимо запаха, был будто бы насквозь пропитан злом. Кроме того, он явственно излучал страдание и боль.