Фантастическое путешествие II

Моррисон посмотрел сквозь стенку корабля. Повсюду были видны лишь коллагеновые фибры, которые сплетались друг с другом и мешали движению. Куда ни глянь, никакого просвета, ничего кроме фибр. Никаких нервных клеток! Никаких нейронов!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ КЛЕТКА

«Стена с надписью “Добро пожаловать, странник ", никогда не была построена».

Дежнев Старший.

55.

Баранова волновалась. Ее ноздри то и дело расширялись, брови были собраны у переносицы, но голос оставался по-прежнему спокойным.

— Аркадий, — обратилась она к Дежневу, — постарайся сделать так, чтобы корабль двигался как можно прямее, и как можно меньше сворачивай в стороны. Если этого не избежать, попробуй компенсировать поворот влево поворотом вправо. А так как мы находимся еще в трехмерном пространстве, соответственно вверх-вниз.

— Это создаст путаницу, — отреагировал Дежнев.

— Конечно, небольшая путаница может быть. Возможно, мы не сможем двигаться как по линейке, но зато мы избежим движения по кругу, а также по спирали. И рано или поздно доберемся до клетки.

— Может быть, — проговорил Дежнев, — если бы мы немного увеличились в размерах, то...

— Нет, — категорично отрезала Баранова.

— Подожди, Наташа. Не торопись. Если бы мы увеличились слегка, нам бы пришлось пройти меньшее расстояние. Мы станем больше, а расстояние между кровяным сосудом и нейроном тут же уменьшится. — Он выразительно взмахнул руками. — Понимаешь?

— Я-то понимаю. Но чем больше мы станем, тем труднее нам будет пробираться между тканями. Ведь нейроны мозга хорошо защищены. Мозг — единственный человеческий орган, который полностью находится в кости. А сами нейроны — эти самые неправильные частицы организма — прекрасно себя чувствуют в межклеточном веществе. Посмотри сам. Только будучи размером с молекулу глюкозы, мы можем свободно проходить сквозь окружающие коллагены, не причиняя при этом никакого вреда мозгу.

В этот момент Конев как-то странно повернулся в своем кресле в сторону Барановой. Его глаза будто случайно встретились с глазами Калныни:

— Я не думаю, что нам придется передвигаться вслепую, наугад...

— А как по-другому, Юрий? — удивилась Баранова.

— Я уверен, что нейроны обязательно обнаружат себя. Ведь каждый нейрон испускает нейроимпульсы определенной продолжительности. А импульсы всегда можно обнаружить при помощи приборов.

Моррисон нахмурился:

— Но ведь нейроны изолированы.

— Изолированы аксоны, а не клеточные тельца.

— Но ведь именно в аксоне импульсы наиболее сильные.

— Нет, как раз нет. Самые сильные импульсы в синапсисе, а они, слава богу, не изолированы. Синапсис должен излучать импульсы постоянно, а поэтому мы сможем их уловить.

Моррисон не успокаивался:

— Как же? Мы ведь не смогли это сделать в капилляре.

— Потому что мы приблизились не к той стенке капилляра. Послушайте, Альберт, почему вы все время спорите? Я просто прошу вас попробовать обнаружить излучения, идущие из мозга. Ведь вы для этого здесь. Не так ли?

— Я был похищен, — с трудом произнес Моррисон. — Вот почему я здесь.

Баранова наклонилась вперед:

— Какова бы ни была причина вашего пребывания здесь, мне думается, предположение Юрия вполне разумно. Юрий, а ты так и будешь все время конфликтовать?

Моррисон вдруг почувствовал, как его всего заколотило от злости. Он не мог понять почему. Но в действительности предложение Конева не было лишено смысла.

Внезапно до него дошло: он просто боялся проведения таких испытаний. На карту была поставлена его теория. Он находился у самой границы клетки мозга, которая сейчас была, по сравнению с ним, громадных размеров. В любой момент его могли попросить провести испытания внутри. Да-да, внутри этой клетки. А вдруг он не прав, и всегда был не прав. И вся его работа, которой он отдал столько сил и энергии, окажется ошибочной? Куда уйти потом от позора? И злился он вовсе не на Конева, а на то, что силою обстоятельств был загнан в угол. И избежать испытаний не удастся.

Он чувствовал испепеляющий взгляд Конева и понимал: все ждут от него ответа.

Наконец он сказал:

— Если я и поймаю сигналы, то они будут идти со всех сторон. Не считая капилляра, который мы только что покинули, нас окружает огромное количество нейронов.

— Да, их множество, но одни — ближе, другие — дальше. А один-два где-то здесь, совсем рядом. Неужели вы со своим прибором не сможете уловить, с какой стороны идут самые сильные импульсы? Мы бы могли тотчас же направиться в их сторону.

— Мое принимающее устройство не в состоянии определять направление сигналов.

— Ах ты, господи! Получается, что и американцы работают с приборами, предназначенными для конкретных целей и непригодными в экстремальных ситуациях.

— Юрий! — одернула его Баранова.

Конев немного утих:

— Ты опять скажешь, что я конфликтую. Тогда, Наталья, ты сама скажи ему, пусть постарается предпринять что-нибудь такое, что помогло бы нам определить направление сигналов.