Фантастическое путешествие (Сборник)

— Прекрасно, — обрадовался Дежнев. — И что дальше?..

* * *

Калныня сосредоточенно вглядывалась в поверхность клетки. Затем она сказала:

— Наталья, нам снова придется уменьшиться до размеров молекулы глюкозы. А ты, Аркадий, осторожно проведи нас между дендритами вниз к поверхности клеточного тельца.

Моррисон тоже разглядывал поверхность клетки. Дендриты были по своему строению намного сложнее, чем на глиальной клетке. Самый ближний из них имел множество разветвлений и был похож на волокнистый лист папоротника. К тому же, он был очень длинный. Даже луча прожектора не хватало, чтобы увидеть его конец. Другие дендриты были меньших размеров, но волокнистыми. Моррисон полагал, что такая волокнистость была отчасти и результатом броуновского движения. Возможно, каждая конечная ниточка разветвлений, каждая веточка соединялась с себе подобной веточкой другого нейрона самой плотной и неразрывной связью, которая и называлась синапсисом. А колебания этих разветвлений не настолько сильны, чтобы нарушить образовавшийся контакт. Иначе мозг не смог бы выполнять свою работу.

Дежнев подвел корабль к поверхности клетки и медленно огибал ближайший дендрит. («Он ловко справляется с двигателями», — подумал Моррисон). И в этот момент ему показалось, что поверхность нейрона меняется.

Конечно, так оно и было: ведь корабль снова уменьшался в размерах. Складки на поверхности клетки сделались более заметными и постепенно переходили в борозды. Между фосфолипидными бороздами поверхность была ворсистая.

«Рецепторы», — подумал Моррисон. Каждый из них был предназначен для соединения с определенной молекулой, которая была бы полезна для нейрона. И молекула глюкозы, конечно же, была такой.

Они уменьшались гораздо быстрее, чем деминимизировались. Получать и использовать энергию извне было проще, в то время как во время деминимизации высвобождающаяся энергия таила в себе скрытую опасность. Теперь Моррисон это прекрасно понимал.

Калныня вдруг забеспокоилась:

— Я не знаю, какие из рецепторов предназначены для глюкозы. Их ведь очень много. Аркадий, двигайся мимо них медленно. На тот случай, чтобы не оторваться, когда мы пришвартуемся.

— Нет проблем, моя маленькая Софья, — отозвался Дежнев. — Если выключить двигатели, корабль тут же остановится. Не очень-то легко пробираться среди гигантских атомов, которые окружают нас со всех сторон. Слишком вязко. Поэтому я минимально подключу энергию, чтобы нам суметь протолкнуться через молекулы воды и побродить около рецепторов.

— По полю с тюльпанами, — произнес Моррисон и взглянул на Конева.

— Что? — удивился Конев.

— Эта фраза вдруг пришла мне в голову. Есть такая старая английская песенка «Давай побродим вместе по полю с тюльпанами».

— Что вы несете? — разозлился Конев.

— Ничего странного. Я просто хочу сказать, что если кто-то произносит слово «побродить», мне в голову тут же приходит фраза «по полю с тюльпанами». Даже если в этот момент я сконцентрируюсь на компьютере, я все равно услышу ее. Но это вовсе не означает, что она была мне передана скептическими волнами с экрана компьютера. Вы меня понимаете?

— Вы говорите ерунду. — ответил Конев. — Оставьте меня в покое.

Но Моррисон отметил, что сказанное подействовало. Конев отлично понял, о чем речь.

Они двигались параллельно поверхности нейрона.

Рецепторы плавно шевелились, и Моррисон не мог понять, какие из них уже притянули к себе проплывавшие мимо молекулы.

Он пытался разглядеть эти молекулы. То там, то здесь он видел мерцания. Это свет корабля отражался от молекулы, но самих молекул видно не было. Даже сама поверхность клеточной мембраны казалась размытой, и создавалось впечатление сюрреалистичности происходящего.

При свете мерцаний Моррисону все же удалось разглядеть своего рода песчинки, обгоняющие корабль (конечно, это молекулы воды), а среди них было нечто, что напоминало клубок червей, шевелящихся, переплетающихся. Оно то закрывалось, то открывалось вновь. Находясь в непосредственной близости от корабля, атомы и молекулы также попадали в поле минимизации. При этом они так же уменьшались до мельчайших размеров, а при выходе из поля восстанавливались. Число атомов, подвергшихся процессу, было очень велико, но количество высвободившейся энергии, к счастью, оказалось незначительным для нежелательной деминимизации и последствий. По крайней мере, так казалось.

Моррисон старался не думать об этом.

Голос Барановой возник неожиданно:

— Я ни в коем случае не сомневаюсь в твоих способностях, Софья, но, пожалуйста, еще раз проверь, чтобы заряд, корабля был адекватен заряду глюкозы.

— Я и так уверена в этом, — отозвалась Калныня.

Как бы в подтверждение этих слов корабль резко дернуло. Картина за стенами корабля тут же изменилась.

При нормальных условиях от такого толчка каждый вылетел бы из-из своего кресла. Но поскольку масса и сила инерции почти равнялась нулю, то все ощутили лишь небольшое покачивание, которое могло происходить из-за броуновского движения.

— Мы присоединились к рецепторам нейронов глюкозы, — подытожила Калныня.