На планете ХО-Ю77 мы малость попали впросак. Ну, как обычно, разбрелись кто куда по материкам, и каждый занялся своим делом: гуманоиды этого мира роились, казалось, везде.
Все результаты, как в любой первый визит, были прикидочными, так что многого от нас не требовалось.
Мы с Всученым облюбовали компактный материчок, чтобы не путаться под ногами остальной честной компании. Я погрузился в выкраденную книжку про животных, а он занялся растениями — как всегда, практически. Поэтому врач Верный бегал за ним по пятам, запрещая употреблять в пищу незнакомые плоды, а вечерами мы с Всученым поверяли друг другу результаты своих трудов. И — сделали Открытие за оборот до старта к следующей планете! Представляю, какие будут выражения морд у наших, признанных и заслуженных!
Мы устремились на вечерние посиделки в кают-компании.
Там, как всегда, царил музыковед Липа, поскольку у здешних гуманоидов оказалась прямо-таки страсть к его обожаемой музыке.
— Нет, вы не представляете, что они тут еще придумали! Они двигаются под музыку на цыпочках, называется балет! Сейчас я вам покажу. — Он с натугой растройлся и исполнил танец всех трех маленьких лебедей под бульканье тум-та, тум-та, тум-тарарам-па.
— Прекрати сейчас же, Липа! — завопил Верный. — Ты же беременный, тебе растраивание противопоказано!
— А мне та средняя штучка понравилась, — мечтательно сказал Всученый, — такая субтильненькая, глазками машет, ножками эдак как-то… В следующем сезоне размножения ты, Липа, такую вот изобрази!
— Ничего подобного, ему для этого худеть надо, а он у нас совершенно правильной комплекции, — возразил Верный.
— Можно даже и прибавить, — благодушно пробулькал капитан Орел.
Липа восхитился, трансформировался в грудастую пышную аборигенку, воздел пухлые ручки и запищал: «О Соле миа».
Орел покраснел и отвернулся, пробурчав:
— А вот такую в следующий раз можно…
— Ну конечно, начальство располагает, — сердито сказал геолог Рубик, — да только на что дети потом похожи будут? На героев раскопок нашего эксгуматора древностей Бяды?
— А что Бяда? Мои Матери Земли в тысячу раз прекраснее ваших стрекозлиных лебедей! — возмутился тот.
— А я говорю, — вмешался Верный, — что растраивание противопоказано. Липа, сколько детей ты хочешь рожать?
— Как — сколько? Одного, себе, чтобы было с кем поговорить или по щупальцам треснуть, ежели настроение будет плохое. А что?
— Да ты, Липа, еще пару раз нам сбалетишь, и родишь тройню — почти всем хватит.
— Как тройню? — всполошился Орел. — У меня грузоподъемность судна не на семьи, а на экспонаты рассчитана!
— Да рожу я его после рейса, серьезно, вы его и не увидите!
— Еще как увидим. — Верный осуждающе посмотрел на Липу. — Сколько раз я тебе говорил? Смотри. Симфонический оркестр изображал? Это — раз. Частушки пел? Это — два. А теперь еще лебедями балетовал. Родишь троих, да еще преждевременно, в рейсе, мне на голову!
— Одно славно, — задумчиво сказал Всученый, — ведь тогда он нам в рейсе во второй сезон размножения перейдет? Я-то ничего, но ведь Орел у нас еще не рожал? Вот что, Липа. Делай что хочешь, а Орла нам не порть! Изволь рожать в срок.