Фантастика 2003. Выпуск 2

По утрам слова кажутся лишними. Лучше все рассказы, романы и прочее заканчивать бурной брачной ночью и словами — и жили они долго и счастливо. Сказки в этом плане — самая совершенная литература. А то все мужики, которых я знаю до такой степени, по утрам какие-то суетливые… Как мухи над вареньем… Или это только мне так везет на сознательных личностей?

Вик решил сыграть в старую игру «ночью-ничего-не-случилось-правда?». Или это был вариант «я-совсем-ничего-не-помню»? Я тоже правила знаю, не переживай, Витенька. Подыграю, милый мой…

— Кофе с сахаром или без? — Крик с кухни, смешок Натки: «Ах, уже и кофе в постель? Ню-ню… А свадьба когда?.. Да хоть завтра…»

— Две… Черный…

— Значит, как и мне…

Еще бы! Не представляю себе, как Вик пьет кофе со сливками. Глупость какая-то получается…

— Я знаю, что сахар вкус кофе портит, но, честно говоря, пить кофе без сахара так и не научился… Держи…

— М-м-м… М! Весьма… Вкусно… А что за кофе?

— Секрет…

— Не припомню такой марки…

7

Из записей Виктора

Она ушла, а я стал как-то почти истерически ждать ее звонков. Ее голос разрывал пустоту квартиры в мембране телефона, а половицы настолько привыкли к ее шагам, что начинали тихонько подпевать ее смеху. Или мне так казалось? Кажется, я все-таки был влюблен. Витал устроился в ту же фирму, где работали Яра и Наташка. Я ему завидовал — он мою девочку видел каждый день и не по одному разу. У них с Наткой вроде все налаживалось. Месяц пролетел как не было…

Однажды вечером навалилось чувство, что все будет плохо. Я как раз ждал Яру — ее унесло по делам. Купил ей подарок — ее любимые «Минг ШУ». Она долго смеялась, пока я пытался запомнить запах, а потом кинула в меня флакончиком и сказала: «Выучи, подлиза…»

Что-то сломалось в строгом построении миров — в один миг. Позвонили в дверь. Я, видит Бог, не хотел открывать… Но тем не менее открыл. На пороге стоял старик — такой «вполне себе», как выражалась Яра, старик. Лет на сорок пять. Но с той печатью мудропорочности или обреченности, которая отмечает действительно глубоких стариков.

Мне старик не понравился. И разговор он мне предложил неприятный.

Первой новостью была гибель Витала.

Первой неприятной новостью.

8

— Мы должны поговорить, Виктор. Это не телефонный разговор. Ты сейчас занят?

— Солнышко, ты же знаешь, тебя я всегда жду…

Я спустилась из офиса — благо до Вита идти пару кварталов. Только вот шла я эту пару кварталов долго, обреченно долго — как сквозь плотно-кисельный туман. Мороз, февральский мороз слегка покалывал щеки — я ощущала его пощечинами… Возле его подъезда я собралась — и вошла в Сумрак… Сашка говорил, что Сумрак похож на телевизор с убранной цветностью. По мне, так это было море — нежное, жемчужно-серое. Каждому свое.

А за дверьми квартир — разноцветье чужих эмоций. Вот в этой квартире живет старушка, медленно умирающая от рака, — темно-зеленая обреченность, кислотная обида на забывших детей, ядовито-лимонная жалость к себе… Напротив — пара влюбленных. Тоже ссорятся — и ало-красное вожделение с прожилками бледно-зеленого недовольства…

Я поднялась на его этаж.

Каждая ступенька — как лабиринт минотавра.

Каждая ступенька — как запутанные строчки предсказаний…

Я качнула страсти влюбленных… Человеческая сила — в эмоциях. Мне легче отпить их силы, чем искать ее на стороне… Мне нужно быть сильной… А под утро качели полетят обратно — и они забьются в объятиях с почти поэтической ненавистью…

Светлые не обратят внимания. Последний бой слишком подорвал обе стороны.

Прижалась лбом к двери — не могу, не могу… Почему я? Это должен быть кто-то другой… Рука была в полудвиженьи от звонка. Кажется, прошла пара лет, пока я ее подняла. Или все-таки — полмгновения? Позвонила.

— Яра? Здравствуй… Яра, Ярочка, девочка моя, что с тобой?

Уже на пороге квартиры я устало выскользнула из Сумрака и падала в подставленные руки на грани между здесь и там… Он подхватил меня на руки, донес до дивана. Той самой двушки, которая так пела под Наташкой и Виталом. Пела…

Странно, я так и не успела до конца упасть…

— Что случилось, девочка?

Он на меня так смотрел… Он за меня переживал, я видела это. А я — со мной-то ничего не случилось — просто почтальон, принесший квадратик похоронки. Не надо!!! Ну пожалуйста, пусть я сейчас проснусь — только не надо, не надо…

— Вик… Ты знаешь, Витал некоторое время работал у нас в фирме… Сегодня… сегодня он погиб…

— Как? Почему?

Он замолчал. Не верил.

Точнее, я видела, что он пытается не верить мне, — и ничего не могла сделать. Мое слово было для него самой горькой правдой — самой последней инстанцией правды.

— Так получилось… Нелепая случайность…

Слова, всегда мне так легко дававшиеся, на этот раз куда-то делись. Больно, бог мой, как мне больно. Каждое слово царапало гортань — не хотело рождаться на свет, чтоб умереть, обрезавшись об его тоску. Я не выдержала. Я разбилась. Я заплакала.