Фантастика 2003. Выпуск 2

Он был абсолютно безвреден!

Ей почему-то вспомнился отец: «Никогда не играй с пистолетом, даже если он не заряжен. Никогда!»

«Дура, какая же я!..»

— Госпожа! — вскрикнула, не сдержавшись, «куколка». И добавила, забывшись: — Вы бы только видели!..

Безум

Пустота, зияющая из факела ожиданием скорой гибели, заставляет тебя отвести глаза. Мгновения растянулись в века, словно во всем мире отменили само понятие времени.

Чтобы не вглядываться до одури в эту черноту, смотришь на Гарри. Звереныш еще не сообразил, нет, ему только предстоит понять.

…что это он там делает?!

Выкрикивая свои смешные угрозы, он бежал к тебе, чтобы отнять чемоданчик, символ своей абсолютной власти, — и вдруг остановился. Он тупо глядит на что-то у себя под ногами, потом наклоняется и поднимает с песка плюшевый комок. Ты завороженно таращишься на нелепую фигурку: ритуальная борода съехала набок, выражение лица растерянное; он держит медвежонка перед собой на вытянутых руках, как змею или кусливую собачку.

А потом робко улыбается и гладит его по пыльной голове.

Чтобы только не смотреть на то, что кажется тебе невозможным, ты суетливо переводишь взгляд на трибуны. Бесстрастные лица невинных убийц искажены: кто-то по-детски завистливо таращится на Гарри, кто-то вдруг начинает всхлипывать…

А ты…

Ты вдруг натыкаешься взглядом на черное дуло факельного основания в руке, торчащей из воды, — и падаешь на колени. В левое впивается камень, боль входит в тело раскаленной проволокой — плевать! Ты никогда не был набожным, но теперь, здесь, на этой проклятой, благословенной арене ты молишься истовее, чем тысяча монахов-затворников, ты готов на что угодно, лишь бы отменить нажатие кнопки.

«Пожалуйста! — заклинаешь ты Бога, Судьбу, приведенные тобою в движение механизмы. — Пожалуйста! Не надо! Пожалуйста!»

Ты так и замираешь в своей молитве — мотылек, пришпиленный булавкой осознания на разделочной доске свершенного.

Волна, вызванная падением каменного «пламени», наконец-то добирается до берега и ударяет в него, распадаясь на мириады соленых капель.

…последним из всех, кто находится сейчас на стадионе, ты понимаешь, что ракеты не вылетят, — и причины, по которым это случилось, для тебя уже не важны. Ты шепчешь: «Благодарю Тебя, Господи!» — и улыбаешься безумной улыбкой счастливого отца, услышавшего, что у него родилась двойня.

Ты еще не знаешь, что месяц спустя на месте очередного выпавшего молочного зуба у Гарри вырастет первый постоянный. Что примерно тогда же в Ваштоне, в Белдоме всея Земли, Президент Гарри объявит об окончательной отмене рабства.

Всё это потом.

Потом.

…а завтра тебя, разумеется, ждут розгалики.

Киев, июнь 2002 — март 2003

КРИТИКА, ПУБЛИЦИСТИКА

Ян Разливинский МИШЕНЬ ВБЛИЗИ, ИЛИ ЛЕГЕНДА О НЕПРАВИЛЬНОЙ КНИГЕ

1. О КОМ?

Его имя вошло в историю.

Он был любим и обильно издаваем вначале, обруган и забыт впоследствии.

Его книги так плотно вбили в определенную ячейку, что иного места для них уже и нет. Потому любой критик, даже не читая, может, если потребуется, смело вставлять название самой знаменитой его книги в свой перечень.

Печально знаменитой книги.

В определенный перечень не самых лучших творений XX века.

Это Николай Шпанов.

Это — «Первый удар».

М. Дудин в свое время «одарил» нашего героя такой эпиграммой:

Писатель Николай Шпанов
Трофейных обожал штанов
И длинных сочинял романов
Для пополнения карманов.

В трехтомной «Истории русской советской литературы» Шпанову уделено пять строчек — ровно столько, чтобы попенять за «Первый удар».

А стоило Шпанову угодить в биобиблиографический словарь «Русские писатели. XX век», как критик Никита Елисеев тут же оскорбился за российскую словесность. О ком посмели написать?! Ведь «Варлам Шаламов в одном из своих писем признавался, что любому из московских писателей он готов подать руку, но только не Шпанову»!..

Почему? Потому как, по словам одного из нынешних критиков, «Ник. Шпанов на квазиисторической основе писал толстенные романы, многие и ныне помнят если не романы, то их запазушный объем — «Поджигатели», «Заговорщики». Романы эти издавались тиражами, от которых у авторов, подобных мне, просто слюнки текут. Эти тома можно было видеть в любом доме. КПСС литературным путем оправдывала заключение сталинско-гитлеровского пакта…»