За свою жизнь Шпанову довелось немало поездить по стране, он побывал в Японии и Китае. Детали этих путешествий, темы, подсказанные странствиями, нашли отражение во многих повестях, рассказах и романах. А ведь вполне возможно, что, не вмешайся в жизнь Шпанова одна-единственная случайность, он остался бы в нашей памяти малоизвестным воздухоплавателем — или бы совсем бесследно канул в Лету. Но…
«В один весенний день 1925 года — да простит мне читатель этот трафарет, на моем столе позвонил телефон.
В трубке я узнал голос главного инспектора Гражданской авиации Владимира Михайловича Вишнева.
— Вы живы? — спросил он.
— Пока да.
— И здоровы?
— Кажется…
— Странно, — удивленно проговорил Вишнев, — а у меня на столе лежит молния из Усть-Сысольска. Там поймали почтового голубя с голубеграммой: воздухоплаватели Канищев и Шпанов совершили посадку в тайге и просят помощи. Не знаю, стоит ли снаряжать спасательную экспедицию на тот свет? Ведь за истекшие полгода волки, наверно, обглодали их кости.
Мы оба рассмеялись. Речь шла о голубеграмме, отправленной Канищевым и мною полгода назад из таежных дебрей Коми.
Мы поговорили с Вишневым о «надежности» голубиной почты и на том расстались. Но в тот же день мне позвонил редактор «Всемирного следопыта» Владимир Алексеевич Попов. Он любил «открывать» писателей и умел подхватывать все, что интересно читателю. Из случайного разговора с Вишневым Попов узнал о голубеграмме. Теперь он просил меня описать свое таежное приключение для читателей «Следопыта»».
Так летчика Шпанова «втолкнули» в литературу.
Вслед за «Полетом в лесные дебри» там же, во «Всемирном следопыте», появился первый «фантастический авиарассказ» «Таинственный взрыв». Впрочем, первые годы Шпанов был известен больше как активный очеркист, хроникер событий, чем писатель-приключенец или фантаст: скажем, первой книгой стал именно сборник очерков «Во льды за «Италией», написанный в 1928 г. после путешествия на ледоколе «Красин».
А первый свой фантастический роман «Земля недоступности» Шпанов опубликовал лишь в 1930 г. (отдельное издание 1932 г.). Позже он не раз обращался к жанру фантастики: далее последовали тот самый «Первый удар» и еще несколько повестей, опубликованных в годы войны и затем вошедших в переработанном виде в роман «Война невидимок». Но — и это следует сразу же подчеркнуть — для Шпанова фантастика всегда оставалась лишь частью большой работы в жанре военно-патриотической и приключенческой литературы (его Нил Кручинин какое-то время был такой же знаковой фигурой, как и знаменитый майор Пронин другого ныне забытого писателя Овалова). Поэтому фантазия Шпанова никогда не поднималась выше 14 тысяч метров над землей, а временные рамки ограничивались или настоящим, или самым ближайшим будущим. Еще уже был круг тем. Фантастические элементы, которые он использовал в своих произведениях, не идут ни в какое сравнение даже с идеями таких апологетов «ближнего прицела», как Немцов или Охотников. Объясняется это легко: технические идеи у Шпанова — не краеугольный камень произведения, как, скажем, у Сапарина, а лишь тот камешек, который, будучи брошенным, порождает лавину. В «Земле недоступности» — это поход подводной лодки к Северному полюсу, в «Войне невидимок» — открытие эффекта невидимости, который также используют на море для маскировки военных судов. Что же касается «Первого удара», то там фантастические элементы вообще настолько переплетены с реальностью, что человек, читающий книгу сейчас, не поймет, где же правда, а где выдумка (если не брать в расчет фантастичность событий, разумеется), — хотя фантастика присутствует и там (об этом тоже чуть позже).
Те, кто предает Шпанова анафеме, показывают его благополучным «карманным» писателем партии. Но судьба «сочинителя запазушных романов» на самом деле не была безоблачной. В 1944 г. нарком Госбезопасности СССР В.Н. Меркулов в информации секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Жданову, сообщая о настроениях в писательской среде, приводил среди прочих высказываний и слова нашего героя: «Мы живем среди лжи, притворства и самого гнусного приспособленчества. Литературой управляют кретины, и за каждую свою строчку приходится драться с пеной на губах». Не странно ли слышать столь горькую оценку из уст обласканного и прикормленного «карманного писаки»? А то, что уже на следующий год после триумфального шествия «Первого удара» книга была изъята из обращения, — это тоже свидетельство благосклонности? Полезная и востребованная в году 1939-м, в 1940-м она стала вдруг вредна: Молотов подписал знаменитый пакт, и два новых друга — СССР и Германия — не имели права драть друг другу чубы даже на страницах книг.
Может быть, именно с этого факта мы и начнем рассказ о загадках книги Шпанова?