И вылетел из кабинета, хорошенько хлопнув дверью, чтобы у этой парочки и зубы свело! Я быстро шел к выходу из магистрата. Чтобы Филу удалось еще раз уговорить меня участвовать в этом балагане? Да ни за что! Лучше провалиться сквозь землю, чем чувствовать себя последним болваном. Справлялись магистры без меня пять лет — справятся и еще. Моя забота — пустота. Все остальное — их. И хватит!
Свернул за угол — и едва не сбил с ног какого-то мужчину с тростью.
— Извините, — пробормотал, поднимая голову, — и замер, чувствуя, как сердце пропускает удар.
Виктор Вейран, мой отец. Он стоял и смотрел на меня — сначала с легким непониманием, затем в глазах мелькнуло узнавание и, наконец, презрение. Откуда-то изнутри поднялась боль, затопила все тело, как волна, набегающая на сушу. Я думал, мне все равно? Идиот! Двести тысяч раз — идиот! Потому что боль только усилилась.
— Простите, граф Вейран, не узнал сразу, — заставил себя улыбнуться. — Видимо, к росту благосостояния. Счастливо оставаться.
И ускорил шаг.
— Андре! — окликнул он меня, но я только пошел быстрее. Быстрее, еще быстрее! И… побежал. Несся по темным улицам как сумасшедший, лишь бы скорее оказаться в башне, в ее спасительном покое, который отгородит от всего на свете. От невыносимой ярости, которая разъедала меня изнутри, — а ведь я считал, что похоронил ее в пустоте. И отчаяния, настолько горького и беспросветного, что хотелось умереть. Дальше бежать не было сил. Меня трясло как в лихорадке. Дыхание сбилось, но башня уже виднелась впереди. Рывок! Всего одни рывок, пожалуйста!
Я влетел в ворота, поспешил по ступенькам вверх.
— Андре? — выглянула из комнаты Надин. — Ты вернулся?
— Не сейчас! — рыкнул сквозь стиснутые зубы. — Не приближайся!
Бегом преодолел оставшиеся ступеньки, чувствуя, как сразу три стихии рвутся из тела наружу, захлопнул дверь — и едва не завыл. Ну почему? Почему мы должны были встретиться? Почему весь чертов контроль летел куда-то в пропасть? Почему? Почему? Запустил пальцы в волосы, едва сдерживая рвущийся наружу крик, — и башня содрогнулась от фундамента до шпиля. Магия рассеялась в пустоте, а я сполз по стене на пол и замер, чувствуя себя изломанной куклой, которую разобрали на части. Больно… Дышать — больно… И в груди горело так, что я чуть ли не сложился пополам. Каждый вдох давался так тяжело, будто был последним. Во рту поселился соленый привкус крови — кажется, прокусил губу. Надо успокоиться. Взять себя в руки. Но не получалось.
Раздался тихий стук в дверь.
— Убирайся! — крикнул я.
— Андре, пожалуйста, — испуганно взмолилась Надин. — Тебе плохо?
— Мне… хорошо.
— Неправда. Можно войти? Я не буду мешать.
Я молчал. Не мог больше говорить. Перед глазами плясали алые точки. Обхватил себя руками за плечи, чтобы унять дрожь, а она все колотила и колотила. Дверь тихо скрипнула — и Надин заглянула в комнату. Надо было запереть… Хотя бы заклинанием, но как, если магия не слушалась?
— Не подходи! — поднял голову.
Надин меня не послушала. Она осторожно присела напротив, попыталась заглянуть в глаза, но я отвернулся.
— Тише, — прошептала она. — Это всего лишь я.
Придвинулась чуть ближе. Я попытался отодвинуться — и не смог, будто все тело сковал паралич. Больно…
— Что случилось, Андре? — мягко, как у ребенка, спросила она. — Не поладили с магистрами?
— К демонам магистров!
— Конечно, к демонам. Что они тебе такого сказали?
— Не они. — Я качнул головой, почти проваливаясь в сероватое марево. — Он.
— Кто — он?
— Мой отец.
Надин замерла. Видимо, решала, что делать дальше, а я хрипло рассмеялся. Смеялся, пока позволяли легкие. Хохотал как ненормальный. Молодец, Андре! Ты, безусловно, стал сильнее. Вот только при одном виде папочки тебя колотит как сумасшедшего. Браво!
— Ты что? — Надин выглядела испуганной, но вместо того, чтобы уйти как любая нормальная девушка, она села рядом — так близко, что я ощущал ее дыхание на лице. — Он обидел тебя?
— Нет. — Стер тыльной стороной ладони выступившие от смеха слезы. — Нет, Надин. Просто… просто я думал, что мне все равно, — пытался путано объяснить, — а оказалось, что нет… что он… я всегда хотел…
— Тише. — Она осторожно погладила меня по плечу. — Здесь только ты и я. Никого постороннего. Успокойся, мой родной.
— Я спокоен. — Убрал со лба мокрые от пота пряди. — Видишь ли, каждый человек живет для чего-то. Кто-то ради славы, кто-то ради любви. А я хотел… чтобы он меня увидел. Просто увидел — не пустое место, а меня.
Снова затрясло. Я старался дышать глубже, но в груди все горело, будто сердце стало больше в несколько раз и не помещалось в грудной клетке.
— А он? — чуть слышно спросила Надин.
— А он меня всегда ненавидел. Я не понимал, за что? Я ведь ничего ему не сделал! За то, что родился? Разве можно ненавидеть кого-то только за то, что он есть?
— Нельзя.
— Можно. Что ж, теперь есть, за что…