Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть вторая

— Хуцлипутли? — удивился Крашницкий. — Впервые слышу, — он и вправду был изумлен.

Василевский онемел. Тот говорил совершенно серьезно. Он положил трубку на место.

— Простите. До сих пор мне казалось, что это я сошел с ума.

Офицер внимательно глядел на него.

— Сворачивается ли время в петлю? — спросил он тихим голосом.

Василевский отвел глаза.

— Ммм… эээ… Несомненно — так. Но если начнете меня бить, я тут же от этих слов откажусь.

— Не надо шутить. Я спросил, сворачивается ли время в петлю? Повторяется ли наша история?

Василевский почувствовал, что, несмотря на превосходную установку кондиционирования, он вспотел. Вынул из кармана смятую пачку.

— Простите, могу я закурить?

— Вообще-то, я не разрешаю… Впрочем, пожалуйста.

В качестве пепельницы Крашницкий подвинул блюдце из-под стакана. Он прищурил глаза, когда в его сторону направились первые сизые клубы дыма. Потом Василевский попросил налить ему еще стакан воды. В конце концов спросил:

— Я должен признаться в том, что это я Адольф Гитлер, Нина Риччи и Чарли Чаплин?

— Нет. Я хочу, чтобы вы добровольно, — он акцентировал это слово, — ответили на несколько моих вопросов.

— Тогда не стесняйтесь. Время описывает круг, история повторяется, а с Богом я свяжу вас в пятницу, после визита у моего психоаналитика.

На губах офицера впервые появилось подобие улыбки. Едва лишь тень. Но этого и так было много. Крашницкий откинулся на спинку стула.

— В последнее время с вами беседовало много людей. Правда?

— Согласен.

— Все они заметили какие-то странные вещи. Все связали необычные явления одно с другим. У них имеются какие-то следы, улики; и они теряются в догадках… — снизил он голос. — А вот у меня имеется доказательство.

— Доказательство чего?

Крашницкий вынул из ящика стола толстый, элегантный конверт и положил его рядом со стаканом.

— Видите ли, Археологический институт Вроцлавского Университета совершил невероятное открытие. Они обследовали оставшиеся после немцев штольни, выбитые в Горе Шленже и… — на сей раз он улыбнулся очень четко. — Там они открыли старинные, славянские захоронения.

— Что бы… Снова Шленжа.

— И в одной из могил они нашли фотографию.

Василевский весело фыркнул.

— Знаю, знаю, — успокоил его жестом руки офицер. — Все можно подделать, все можно подбросить в любое место, хотя бы для того, чтобы посмеяться над учеными коллегами и заставить их вести бесплодные размышления. В истории подобное повторялось уже сотни раз.

Крашницкий сделал глоток кофе, который за это время наверняка успел остыть.

— Но здесь имеется одна проблема. Этот снимок обладает столь микроскопическими зернами эмульсии, что мы не способны произвести чего-либо подобного при всех наших современных знаниях. Это истинное чудо техники. Зерна эти можно видеть исключительно под электронным микроскопом.

— И что это за снимок?

— Оригинал безопасно хранится в сейфе. Но я покажу вам наш несовершенный отпечаток.

Крашницкий вынул из конверта картонный прямоугольник величиной с почтовую открытку и бросил его на стол. Василевский склонился. На снимке был он сам. В какой-то странной одежде. Чем-то довольный, жующий стебелек травы. Сзади, в перспективе были видны окруженные изгородью джунгли. Сразу же за оградой была видна вывеска со светящейся надписью: «Ванильные плантации. Собственность общины Вроцлав». В полнейшем недоумении, он поднял взгляд.

— Оригинальный снимок настолько совершенен, — сообщил офицер, — что увеличения можно производить практически бесконечно. Вот мы их и сделали, — бросил он на стол очередной прямоугольник. — Это увеличение зрачка вашего глаза и изображение, отраженное в нем.

На фотографии была женщина в шортах с небольшим аппаратом в руке. Василевский прикусил губу. Это Рита Лауш. Во всяком случае, именно это лицо видел он в актах полковника Вашкова. Но самое замечательное находилось сзади, за ее спиной. Он увидел собор, известные ему костелы на Тумском Острове (ведь не далее как сегодня вечером он наблюдал именно эти виды), все покрыто какой-то стеклянистой массой. Еще он видел какие-то невозможные со строительной точки зрения башни, какие-то диски, воздушные променады.

— И что это означает? — спросил он.

— И что это значит? — словно эхо повторил офицер.

Долгое время они только молча глядели один на другого. Василевский при этом успел полностью протрезветь. Он сам налил себе очередной стакан воды, закурил еще одну сигарету.

— Я вам покажу что-то лучшее, — зашелестела блестящая бумага, которой был оклеен конверт. — Сегодня вы беседовали с неким священником, правда?

— Да.

— Как я уже говорил, вторая фотография, которую я вам показывал, это образ, который отражался в зрачке вашего глаза. А вот эта фотография, — Крашницкий достал очередной картонный прямоугольник, — это увеличение отражения с браслета женщины, которая отражается в вашем зрачке…

Василевский увидел несколько нечетких фигур. Вроде бы, мужчин. Повернувшись спиной, они о чем-то дискутировали; только один из них стоял боком. Отражение в металле браслета и не могло быть четким.

— А это вот — увеличение с компьютерным улучшением резкости.