— Это факт, — буркнул Мержва. — Самые большие придурки, которые не способны справиться с окружением, начинают покрывать себя татуировками, прокалывают брови и суют туда кольца, а потом достают волыну и начинают шмалить в детвору.
— Мы рассматривали другую возможность. Если какое-нибудь общество не способно сформировать меняющееся окружение, не желая при этом поменяться самому, то может существовать и третья возможность.
— Какая же?
— Быть может, они умели изменить время?
— Свернуть в петлю? — спросил ксёндз. — Если чего-то не удалось первым разом, тогда они завернули колесо времени, чтобы попробовать еще раз? И оставили стража, который заботится… — тут он замялся. — О чем?
— Возможно, об их боге, — сказал Крашницкий. — Святой отец не думает же, будто бы это была технология. Время делает петлю, а мы — словно персонажи на пожелтевшей пленке, повторяющие, раз за разом, свои роли.
— Нет, всякий раз — чуточку по-другому, — рассмеялся Мержва, вырисовывая пальцем кружочки на лбу. — И на сей раз на него, — указал он на Василевского, — у нас имеются неуязвимые доказательства. И мы посадим его в тюрягу.
— Погодите, господа, — ксёндз вынул из-под сутаны карту и начал ее раскладывать. — Я тут обозначил все места, где он жил, а так же все места — где умер. Но, похоже, я ошибся.
— Почему?
— Совершенно не важно, где он жил, — человек в сутане прикусил губу. — Важно, где он умирал.
Он вынул из кармшка в кресле салфетку с эмблемой компании «LOT», после чего начал отрывать небольшие кусочки и слюной приклеивать их в тех местах, где красным фломастером были отмечены места очередных «жизней» Василевского. Через пару минут остались только черные — места предполагаемых «смертей».
— Я тут подрисую святому отцу несколько новых, — буркнул Крашницкий, вынимая карандаш. — Это уже из наших документов. Вот тут, и тут, — рисовал он значки на карте. — И вот. И еще здесь…
— Боже!!! Боже!!! Боже!!! — ксендз расстегнул свой пасторский воротник под шеей. — Но ведь это же идеальная окружность!
— И что с того? — произнес Мержва, не понимая.
— Господи! Да вы что, не понимаете???
— Чего?
— Он не может покинуть окрестностей Горы Шленжи. Всегда гибнет. Всегда умирает. А потом возрождается.
— Мать моя женщина! — рявкнул Крашницкий. — С какой скоростью летит этот самолет?
— Не знаю, — пожал плечами Мержва. — Километров триста-четыреста в час.
— О Боже! — священник начал расстегивать верхние пуговицы сутаны. При этом он побагровел, будто бы ему не хватало воздуха. — Так вот, мы приближаемся к границе этой окружности. Вы должны завернуть самолет!
Крашницкий тоже ослабил галстук.
— Мы что, сейчас погибнем?
Вторая стюардесса, та самая, что разговаривала по интеркому, вдруг повернулась к ним с улыбкой.
— Приветствую вас, господа!
— Да это же Рита Лауш! — закричал Вашков, поднимаясь с кресла. — Это же Рита Лауш!!!
Стюардесса изобразила театральный книксен, придерживая пальцами подол своей коротенькой юбочки.
— Меня зовут Гося Маевская, — усмехнулась она заговорщически Василевскому, посылая ему воздушный поцелуй. Такой женственный. Такой теплый. Такой, который способна послать только женщина. Который делает то, что мужчина внезапно понимает, зачем родился мужчиной. Божечки! Он любил эту женщину! Любил ее… Она принадлежала ему. Он попросту ее любил. Был ее пожизненным фаном и обожателем.
— Это же Рита Лауш, Рита Лауш… — только и повторял Вашков.
— Наверняка, раньше она звалась по-другому, — буркнул ксёндз.
— Как до нас не дошло, что их было двое…
— Но ведь я же украдкой обследовал его на детекторе лжи, — вмешался Крашницкий. — Он и вправду ничего не знал…
Гося Маевская присела рядом с ними на корточки, с той же улыбкой на лице.
— Он не мог ничего помнить. После каждой смерти ему необходимо довольно длительное время, чтобы вернулось сознание. Точно так же, как и я. Точно так же, как и вы.
— Мы? — ксёндз казался совершенно ошарашенным.
— Сейчас все умрут. Он обязан выполнить слишком важную миссию. Вы выживете, потому что обязаны закрыть следствия по его делу и уничтожить документы.
— Как Рита Лауш? — спросил Вашков. — История повторяется…
Гося усмехнулась еще шире.
— Это как раз является ответом на ваш вопрос, — глянула она на Крашницкого. — Все так, повторяется, но довольно коварным образом. Впрочем, сами увидите.
— Мы все погибнем?
— Честное слово, это не больно. Вы временно выживете, чтобы довести все дела до конца. А потом: вновь смерть и возрождение. И теперь будете ему помогать. Вы получите бессмертие… А точнее, умение выйти из любой смерти и перемены.
И вновь та самая бабская, тепленькая улыбочка в сторону Василевского. Такой взгляд, который невозможно описать, заговорщический. Сам Василевский чувствовал, как мурашки пошли по спине. Он вновь чувствовал себя принятым в круг своих. Он чувствовал, что был у себя.
— И вы свяжете Польскую Республику с Богом?
— Нет проблем. Уже через пару секунд, — рассмеялась она, на сей раз громко. — Хотя, это вам может и не понравиться, поскольку, видимо, это не тот бог, о котором думаете.