То, что они увидели, войдя в покои Верховного Администратора, ошеломило и отца, и сына, правда, в разной степени. Яркие потоки света косо падали вниз через стеклянную двухскатную крышу, однако в гуще кустов и деревьев царил приятный полумрак. Два огромных волка скалили пасти на застывшую в грациозном прыжке косулю. Кабан, напрягая загривок, упирался рылом в муляжный валун. Кондиционированный ветерок плавно покачивал стайки птиц, подвешенных к потолку на тончайших, почти невидимых нитях.
Трижды Дуб молча ткнул пальцем в ровную, выложенную мраморными плитками площадку, посреди которой краской был изображен круг, вроде того, что рисуют на посадочных палубах вертолетоносцев, только, конечно, поменьше размером, а сам, петляя, исчез среди пышных деревьев, названия которых отец не знал, но по внешнему виду плодов мог догадаться, что это нечто экзотическое, не то ананас, не то папайя. Чуть дальше росла осина, вся опутанная тропическими лианами, рядом ива склонилась над саксаулом, а на корявой арктической березке восседала обезьяна, навечно зажавшая в лапе вылепленный из воска банан.
Среди всего этого великолепия очень непросто было разглядеть торчащий в дальнем углу зала стол, выполненный в виде огромного древесного пня. За этим пнем в свободной позе восседал Верховный Администратор, одетый, как у себя на даче. Кряжистый, загорелый и светлоглазый, с лысым крепким черепом, осененным благородным седым пухом, он был чем-то похож на библейского апостола — старого, заматерелого, намного пережившего своего Учителя, давно растерявшего все иллюзии молодости, однако сумевшего нажить и власть, и богатство, и своих собственных учеников.
Дымя сигаретой, он что-то писал. Трижды Дуб, прижимая к груди папку, скромно стоял у него за спиной.
Иногда Верховный отрывался от своей работы и, особенно глубоко затягиваясь, размышлял над чем-то. Взгляд его при этом рассеянно блуждал по сторонам, но лишь на третий или четвертый раз он выделил из мира флоры и фауны два незнакомых человеческих существа.
— А, вы уже здесь, — сказал он, продолжая, однако, писать, — я информирован о вашей просьбе. Все формальности улажены. К работе можете приступить хоть завтра.
— К работе! — опешил отец. — К какой работе?
— Именно к той, которой вы добивались. Помощником вахтера запасного выхода. Или, быть может, вы претендуете на мое место? — Верховный добродушно хохотнул.
— Прошу прощения, но я просил совсем не этого.
— Не этого! А чего же? — удивился Верховный и даже отложил в сторону ручку. Трижды Дуб наклонился к его уху и что-то зашептал. — Ах, вот оно что!.. Да-да… Прошение о лицензии… Понятно, — он взял зеленую папку и немного полистал ее, впрочем, без особого интереса. — И чем же, интересно, вам не угодил этот самый… как его…
— Болетус эдулус, — подсказал отец.
— Вот именно. Болетус. Зверь этот, надо сказать, весьма редкий… — Трижды Дуб вновь торопливо зашептал что-то, и Верховный, выслушав его, добродушно крякнул. — Так бы сразу и сказали — белый! — Он покачал головой, словно дивясь человеческой глупости, и через все пространство кабинета-оранжереи впервые пристально глянул на отца. — Повторяю вопрос. Чем вам этот белый не угодил?
— Я никоим образом не мешаю продолжению его рода, — сказал отец, — это то же самое, что остричь овцу или выдоить корову.
— Это действительно так? — Верховный подставил ухо Трижды Дубу и, получив от него исчерпывающую информацию, удовлетворенно закивал тяжелой квадратной головой. — Ну, если так, то совсем другое дело. Хотя разрешать что-то не в наших правилах. Гораздо мудрее запрещать. Ведь вам только дай волю! Представляете последствия? Про насилие и хаос я уже не говорю. Но что останется от справедливости — краеугольного камня нашей морали? Вы об этом никогда не задумывались? А зря! Ведь свобода и справедливость — понятия несовместимые. В условиях свободы сильные начнут обижать слабых, хитрые — обманывать доверчивых, умные — издеваться над дураками. Мир держится исключительно на запретах. Сними сегодня все ограничения — и завтра человечество погибнет. Запрещать, запрещать и еще раз запрещать — вот наш девиз… Так, значит, помощником вахтера вы не хотите?
— Нет, премного благодарен.
— И даже на парадном выходе?
— Нет-нет. Образование, знаете ли, не позволяет. Да и здоровье тоже.
— Жаль. Многие наши корифеи начинали именно с этого… Ну, что же, ваша просьба будет удовлетворена. Лицензии получите завтра. Остальное зависит от вас.
К лесу их доставил чадящий и разболтанный автобус, мотор которого стучал на подъемах, как сердце накануне третьего инфаркта. Полуоторванная выхлопная труба висела у него под брюхом, как потроха смертельно раненого зверя.
Пассажирский салон был переполнен. Сразу два места в правом первом ряду занимала женщина невероятной, прямо-таки пугающей толщины. Ее, нетранспортабельную, как Царь-колокол, с великим трудом запихала в автобус многочисленная родня. Невозможно было даже представить, для чего она пустилась в это полное опасностей путешествие.