Все возбужденно зашевелились и загомонили.
Пиршество удалось на славу. На длинные гостевые циновки, заменявшие иракелам столы, были поданы: запеченное в листьях мясо туфлона, грудинка чиплаха, жареная щурель, грибы и сладкие корни, несколько сортов орехов, в том числе знаменитый кэдук, и лепешки-корзинки с густым забродившим соком тростника-медоноса. Подан был и глиэль — разновидность местного сладковато-горького пива. Большой Брат отведал всего и все одобрил. Он попросил у женщин племени несколько пустых сосудов и один за другим наполнил их некоей жидкостью из своих запасов. Ко всеобщему энтузиазму, жидкость оказалась «веселой водой».
Когда был утолен первый голод и у всех приятно зашумело в голове, разложили несколько больших костров, разогнавших ночную тьму. Над головой шумели темные кроны гигантских к’деров, дым костров уходил в небо, где ярко сияли уже Светлые Сестры — так туземцы называли двойной спутник планеты. Даже этнографу, человеку тертому и видавшему виды, мир на мгновение снова показался одушевленным и полным волнующих тайн.
Жрец Гуавакль подал знак, и в пространство между кострами вышли девушки. Они начали танец поклонения Светлым Сестрам. Большой Человек оживился, снова поднес к глазам свою жужжащую штуку и принялся творить видимую память. Он выглядел очень довольным, и это вдохновляло танцоров. Девушки исполнили все, что знали и умели, и их сменили мужчины. Подогретые «веселой водой», они плясали без устали. Танец Большой Охоты сменялся танцем Удачной Ловли, за ними шли танцы Сбора и Маринования Орехов, Сушки Листьев и Выкапывания Корней. Даримава, собиратель обычаев, только поспевал водить по сторонам своей камерой.
— Отлично! — бормотал он. — Самобытность! Экспрессия!
Когда танцоры утомились, все снова расселись вокруг циновок и принялись подкреплять силы. Большой Человек тоже закусил со всеми, а потом обратился к вождю:
— Брат Свурогль, — сказал он, — немало славных деяний совершили предки иракелов. Много чудес сотворили грозные боги твоего тотема. Нельзя ли об этом услышать?
— Ты прав, Большой Брат, — важно ответил вождь, — иракелы — храброе племя, и нам есть что рассказать чужеземцу.
По его знаку первым завел речь свирепого вида охотник по имени Устразий. Затаив дыхание слушало племя его повествование о славных битвах, в которых участвовали иракелы в стародавние времена. Потом охотник Залимуг рассказал сагу о летающем туфлоне с шестью серебряными рогами и о том, как сыны Грома превратили племя гигантов, врагов иракелов, в деревья к'деры. Улачум поведал печальную историю неразделенной любви Светлых Сестер к Небесному Огню и рассказал притчу о великом шамане Телмаке и о пяти вопросах, заданных ему каменным зверем Тернабу. Притча привела Даримаву в полнейший восторг. Он подпрыгивал на месте и непонятно восклицал: «Этнографическая жила!», «кладезь для структурной мифологистики…» Его странная штука жужжала непрерывно. Когда же Гуавакль спел, аккомпанируя себе на маленькой, совмещенной с бубном арфе гимн о возникновении Золотого Кокона из дыхания Изначальной Беспредельности, исполнил хвалебный цикл в честь Звездного Джиффы, Повелителя Танца, и рассказал про Путь Верхних Всадников, Хонта вскочил и высыпал жрецу в его инструмент горсть сверкающих желтых кружочков.
Долго еще продолжалось пиршество, и долго еще жужжал своей штукой этнограф, удваивая мир и творя зримую память. Но, наконец, погасли костры, Даримаву отвели в гостевую хижину, а едва державшиеся на ногах иракелы разбрелись по своим домам. Сон и покой сошли на стойбище, и отчаянно храпел под тотемом свернувшийся калачиком непутевый Эквенок, который ухитрился выпить больше всех.
Проснулся Эквенок оттого, что кто-то сильно тряс его за плечи, а когда это не помогло, стал отвешивать оплеухи. Эквенок с трудом разлепил веки. Голова его была тяжелой, как пень к'дера.
Будто бы сквозь туман Эквенок различал искаженные лица склонившихся над ним охотников во главе с вождем Свурог-лем. Потом кто-то вылил на него целый мех воды и мир прояснился. Но все равно Эквенок никак не мог взять в толк, почему вокруг только ругаются отборнейшими не-потребностями, а больше ничего не говорят.
Эквенок с трудом поднялся на ноги и тут же снова сел на циновку. Его мутило.
Племя, казалось, постигла какая-то беда. Но какая? И почему охотники смотрят на него с надеждой?
Ревели детишки, голосили женщины. Не дымился ни один утренний костер. Женщины растерянно глазели на запасы снеди, на травы, корни и орехи и, казалось, не знали, что с ними делать. От скверно ругавшихся мужчин тоже не было никакого толку.
Эквенок бросил взгляд на гостевую хижину, и некое смутное подозрение шевельнулось в его голове. Он поднялся, двинулся к хижине; охотники — следом. Увы, гостевая хижина была давно и безнадежно пуста. Никто не видел, когда и куда ушел Большой Человек, собиратель обычаев…