— Символика должна быть символичной! — обличающе вскричал Косой, затем набрал в легкие побольше воздуха и затараторил деловым тоном: — Деревья являются важнейшей отраслью нашего хозяйства. В нынешнем году валовый привес древесины на тринадцать процентов превысил уровень тринадцатого года, что, несомненно, является величайшим достижением наших лесных братьев, все передовое человечество рукоплещет их трудовому подвигу...— Он остановился и, передохнув, сказал: — Мы из них материальную базу строим. И мы достроим. И... перестроим.
— А какие они у вас? — настаивал я.— Высокие или низкие? Я люблю высокие...
— Это вы мне бросьте,— сказал Косой.— Вопросы тут я, так сказать, задаю. Вы нам все расскажете. Мы добьемся...
— И перебьемся,— подсказал я.
— Вы и за эти ваши шуточки ответите! — взбесился Косой,— у нас тут все записывается. И... переписывается.— Он постучал пальцем по крышке диктофона.— Электроника должна быть электронной.
В этот момент лязгнуло стекло в маленьком окошке под потолком. Косой, не сводя с меня одного глаза, другой оборотил туда. И увидел то же, что и я: в проем, пожелтев от натуги, лез Лаэль.
— Эт-то что такое? — привстал озадаченный Косой.
— Это я,— объяснил Лаэль, спрыгнул на пол и принялся, как большая курица, отряхивать крылья. А в углу комнаты, возле двери, начал шевелиться, взбухать паркет.
— Государственность должна быть безопасной! — воскликнул Косой и потянулся к ящику стола.
— Руки вверх! — взламывая паркет, вынырнул наверх Мёрцифель и, вытянув за собой громадную, облепленную глиной допотопную пушку, пуганул:
— Ба-бах!
— Товарищи химеры,— пролепетал Косой,— прошу учесть тот факт, что всю свою сознательную жизнь службу я нес достойно. И... перестойно.
Но его уже никто не слушал. Лаэль подсадил меня к окну. А затем, взяв меня к себе на спину, кинулся вниз с седьмого этажа, на котором мы, оказывается, были. Где-то в районе четвертого, когда я уже попрощался с жизнью, он расправил крылья, и мы круто взмыли в поднебесье.
— Смотри вниз,— сказал мне Лаэль.— видишь хоть одно дерево? Так-то. Все уже давно на материальную базу пошло. А что, может, на базу и полетим?
— Нет, давай в следующий город.
— Хозяин — барин.
Тут только я заметил, как он изменился. А мне казалось, что времени прошло совсем-совсем мало. Сейчас ему, старику, наверное, очень тяжело.
— Может, я лучше пешком? — спросил я,— Что-то ты не очень выглядишь.
— Ничего,— усмехнулся он,— дотянем.
— И перетянем,— не удержался я.
Мы долго летели. А в конце пути Лаэль сказал:
— Тебе привет от Дины.
— И ей от меня привет,— сказал я. И вспомнил, как мы прощались.
(Музыка та же).
В этом городе деревья ценили очень. Были они густыми, ветвистыми, широкими. Но очень низенькими. Оказалось, это — специально. Деревья тут нужны были такие, чтобы побольше листьев и легко было собирать. Листья квасили в кадках.
По прибытии я был определен помощником бригадира четвертого участка. В мои обязанности входило докладывать бригадиру о готовности бригады к укладке листьев в кадки. Ставки и ежемесячной десятипроцентной надбавки за честность вполне хватало мне на то, чтобы трижды в день покупать в столовой свою порцию квашеных листьев.
На работе у меня было много свободного времени, потому что после доклада я был абсолютно свободен. Порой мне казалось, что я ничего не делаю. Но от чего же тогда я так смертельно уставал к вечеру? Уставал до полной потери памяти.
И вот по ночам я стал говорить себе: «Ты свободен. Ты можешь двигаться куда пожелаешь. Ты человек. Ты светел». А по утрам меня стало тошнить от квашеного, и я стал пить по утрам ключевую воду. А вскоре пить воду я стал вместо обеда и вместо ужина.
И память возвращалась ко мне по мере того, как высыхало тело мое. И я почувствовал силу. И способность сказать. И я вставал и шел в лес. Там, на поляне, я воздымал очи к звездам и кричал деревьям что есть силы: «Вы свободны! Вы можете расти сколько хотите! Вы — деревья! Вы светлы!»
И я делал так каждую ночь.
Как-то бригадир пришел от начальства хмурый и сообщил, что срывается график. Недопоставка сырья. По неизвестной причине деревья становятся выше, листосбор затруднился. Да и лист становится тонким, прозрачным. Оттого, наверное, что деревья перестали принимать удобрение (измельченные отходы деревообработки), а признают теперь только чистую воду.
Вечером та, что делила ложе со мной, сказала:
- Если ты и в эту ночь исчезнешь, тебя будут искать специальные люди.
Я испугался. Но когда звезды из окна заглянули мне в глаза, я ничего не смог поделать. Я поднялся и в страхе побрел в лес.
Физически я очень ослаб за эти дни. Я еле добрался до деревьев. Но когда я снова увидел, как за это время вытянулись они, мне стало полегче.
— Здравствуйте! — крикнул я.
— Здравствуйте,— эхом откликнулись специальные люди в черных плащах, выходя из-за стволов.