— Деревья должны быть высокими! — крикнул я им. Они придвинулись чуть ближе.
— Люди живут, чтобы жить! Люди свободны! — крикнул я, и они приблизились еще.
Я сел на траву и прокричал:
— Вы такие же, как я, но вы себя боитесь!
Кольцо сжалось невыносимо.
Я позвал:
— Мёрцифель, Лаэль! — Я был уверен, что они тут же возникнут передо мной. Но этого не случилось. Неужели они уже так стары? Тут только я испугался по-настоящему. И растерялся. Что-то нужно было делать. Откуда-то из детства выползло спасительное заклинание. И я сказал в нависшие надо мной маски:
— Уходите, это мой лес. X... вам, а не деревья.
Крепкие руки, руки, на которые можно положиться, осторожно подняли меня, ласковыми движениями сняли с меня одежду и бережно облачили в белую рубашку с такими длинными рукавами, что они несколько раз обвились вокруг моего тела.
И красивая белая машина понесла меня в следующий город.
И красивый белый свет втекал в меня, попадая в машину через стекло.
(Музыка та же).
— Почему они корнями вверх? — спросил я у одного.
— Потому что они такие, как мы. А мы тут все такие.
— А можно ли уйти отсюда?
— Можно. Но прийти куда-либо нельзя.
Сразу они такими были или стали расти вниз оттого, что их удобряют здесь специальными таблетками?
А мне задавали дурацкие вопросы, я же делал вид, что не понимаю, ибо иначе пришлось бы мне давать дурацкие ответы.
Ночами же я думал. И понял я, что побег — долг мой. Что ошибся. Нигде нет выше.
Никто и не думал, что я могу. Все думали, что я уже исчез. А я вылез из окна, пробежал мимо торчащих из земли уродливых корней перевернутых деревьев, забрался на высоченный забор.
Брат мой — месяц — помогал мне искать дорогу. Но главным моим вожатым была сестра моя — тоска по дому. Я бежал и бежал, продираясь сквозь грязные лохмотья жизни, которыми обросла дорога назад.
...Вот он. Это он? Эта покосившаяся хибара? И этот выживший из ума старый голубь на чердаке — Лаэль?
Подвал.
— Мёрцифель! — позвал я. Но звук без сил упал на пол. Я посмотрел на то место, куда он упал, и увидел крысу. Она улыбалась мне и, мертвенея, силилась что-то сказать... Я похоронил ее возле крыльца.
Пробежав через запущенный сад — через заросли крыжовника и малины,— я миновал то место, где раньше был забор, и очутился в соседнем дворе.
— Дина! — крикнул я.
Тишина поспешила ко мне на зов.
— Дина!!! — крикнул я снова, вкладывая в этот крик всего себя.
Вновь только тишина назойливо вторила мне. И я подумал в этой тишине: «Нет! Не может быть, чтобы все было зря! Все было зря?!» Или это я кричу? Да, я кричу.
Что я видел: деревья здесь точно такие же, как и везде. Вот — из-за крон их испуганно глядит на меня брат мой. А кроны — так близко...
И опять приехала красивая машина, и опять мы двинулись в город корней.
...Я открыл глаза. За окном — вечер. В комнате — тусклое электричество. Я хотел подняться, но, оказалось, я привязан к койке. Но не прочно и не хитро, а так, как привязывают беспомощных и беспамятных. Я легко снял с себя путы и сел на постель.
Что же делать?
Что же делать?
И вдруг я вспомнил. Я сунул руку в карман. Тут. Вот оно — семечко подсолнуха, которое дала мне Дина. А куда же ему деться, ведь прошло каких-то дня три. Или три года? Или тридцать? Или вся жизнь?
В палате стонали. Дежурная сестра спала. Я осторожно вышел в сад и, чувствуя комок, подкатившийся к горлу, закопал семя: «Если ты подведешь меня, я умру...»
Ночью началась гроза. Я проснулся и почувствовал свежесть. Я вышел в сад и увидел огромный светящийся зеленый ствол. Он шел прямо из неба. И я побежал. Я бежал к нему, как пьяный, смеясь сквозь слезы. Под ногами хлюпала грязь, а я кричал: «Ты поверил мне, поверил!»
И я, не боясь соскользнуть в кипящую подо мной грязь, петля за петлей пополз вверх по стволу. Он прохладен и покрыт короткими жесткими волосками.
Что там наверху? Пока что я еще не знаю, ведь еще не взошло солнце. А может, я уже так высоко, что, взойдя, оно испепелит меня? А может быть, как раз солнцем-то и цветет этот ствол? Но ведь я с самого начала понимал, что добром это не кончится, так чего же мне бояться теперь?..
А что там, внизу? Я опустил глаза вниз:
Музыка та же!
Г. Томск, 1988 год
Рисунок Валерия РУЛЬКОВА
Евгений Лукин, Людмила Лукина
Государыня
Парус №7 1990 г.
По роду службы ему часто приходилось вторгаться в мир чьих-либо грез и, причинив этому миру по возможности минимальный ущерб, приводить человека обратно — в реальную жизнь.
Проклятая, признаться, должность…