Фантазер

Но теперь это былъ дйствительно смлый шагъ — лицомъ лицу встртиться съ Элизою Моккъ. Его сердце забилось тяжелыми ударами, горячая волна обдала его съ ногъ до головы, и онъ остановился. Онъ и раньше то ничего не могъ добиться, а съ тхъ поръ обнаружился такой большой проступокъ съ его стороны. Пятясь назадъ, онъ опять отступилъ въ лсъ. Если бы онъ, по крайней мр, очутился вн этого нерасчищеннаго пространства, трескъ сучьевъ прекратился бы, а тамъ начинался и верескъ. Въ два прыжка онъ перепрыгнулъ черезъ хворостъ и былъ спасенъ. Но вдругъ онъ остановился. Что за дьяволъ заставляетъ его скакать здсь? Или онъ уже не Ове Роландсенъ? Онъ съ упорствомъ вернулся къ тому же мсту и сталъ шагать по сухимъ сучьямъ, сколько душ его было угодно.

На дорог онъ увидалъ что барышни сидятъ все на томъ же мст. Он разговаривали и Элиза ковыряла землю зонтикомъ. Роландсенъ снова остановился. Нтъ людей боле осторожныхъ, какъ сорванцы. "Я воръ", думалъ онъ, "какъ можетъ у меня хватить дерзости показаться? Кланяться мн что ли, чтобы барышни кивнули мн?" И онъ еще разъ скользнулъ въ лсъ. Какой же онъ круглый дуракъ, что все еще носится со своими чувствами; или ему не о чемъ думать больше? Черезъ два-три мсяца онъ будетъ богатымъ человкомъ: наплевать ему на любовь. И онъ отправился домой.

Можетъ ли быть, чтобы он все еще тамъ же сидли? Онъ вернулся и сталъ высматривать. Къ нимъ присоединился Фридрихъ, вс трое шли къ нему навстрчу. Онъ бросился обратно, сердце словно подпрыгнуло у него въ груди до самого горла. Хорошо, если они не видали его! Они остановились; онъ слышитъ, какъ Фридрихъ говоритъ:

"Шш! Мн послышалось, кто-то есть въ лсу!"

"Нтъ, это такъ", отвчаетъ Элиза.

"А, можетъ бытъ, она сказала это нарочно, потому что видла!" подумалъ Роландсенъ. "Разумется, онъ еще ничто пока; но мы еще поговоримъ черезъ два мсяца! А что такое сама-то она представляетъ собою? Деревянную Мадонну, дочь какого-то Мокка изъ Росенгорда! Богъ съ ней совсмъ!"

На крыш станціи стоялъ на желзномъ шпил флюгеръ, птушокъ. Роландсенъ пришелъ домой, поднялся на крышу и ударилъ рукой по шпилю; птушокъ накренился назадъ, и имлъ такой видъ, какъ будто собирался пропть. Такъ ему и надо стоять. Такъ-то лучше!

XI

Наступило время, когда дни тянулись вяло: только жалкая рыбная ловля для домашняго обихода, — вотъ и все, чмъ люди вознаграждаютъ себя въ теплыя свтлыя ночи. Ежевика и картофель растутъ, а луговая трава волнуется; въ каждомъ дом изобиліе сельдей, а коровы и козы даютъ молоко ведрами и все-таки остаются тучными и гладкими.

Моккъ со своею дочерью Элизой ухалъ домой, Фридрихъ снова одинъ распоряжается на фабрик и въ лавк. И распоряжается Фридрихъ неважно: онъ воспламенился любовью къ морю и въ высшей степени неохотно прозябаетъ на земл. Капитанъ Генриксенъ съ берегового парохода почти общалъ доставить ему мсто штурмана на своемъ пароход; но, кажется, изъ этого ничего не выйдетъ. Спрашивается, не можетъ ли Моккъ купить своему сыну пароходъ въ собственное его распоряженіе? Онъ это сдлаетъ и часто говоритъ объ этомъ, но Фридрихъ боится, что это невозможно. Фридрихъ уметъ взвшивать обстоятельства. У него отъ природы мало свойствъ моряка, онъ — типъ осторожнаго и положительнаго юноши, который въ будничной жизни длаетъ всякаго дла ровно столько, сколько это необходимо. Онъ заимствовалъ свои качества отъ матери и не является уже настоящимъ Моккомъ. Но вдь такимъ-то и слдуетъ быть, если хочешь съ блескомъ пройти свое житейское поприще: не длать слишкомъ много, а, наоборотъ, немного меньше того, что признано будетъ нужнымъ.

Какъ это могло случиться съ Роландсеномъ, этимъ дерзкимъ сорванцомъ, даже при всей его эксцентричности? Теперь онъ сталъ воромъ въ глазахъ людей и, наконецъ, потерялъ мсто. И вотъ пошелъ онъ по свту со своей обремененной совстью, и полинявшее пальто его все больше и больше изнашивается, и ни у кого другого не могъ онъ найти себ комнатки, кром какъ у раздувателя мховъ Борре. Тутъ Ове Роландсенъ и поселился. Борре могъ бы быть славнымъ малымъ, но онъ былъ очень бденъ и въ хижин его было меньше, чмъ у другихъ, запасовъ сельди. Кром того, его дочь Пернила была убогимъ созданьемъ, а потому на домъ его не обращали большого вниманія. Приличному человку и не пристало жить у него.

Говорили, будто Роландсенъ, можетъ быть, и смогъ бы сохранить свое мсто, если бы явился къ инспектору телеграфа съ боле сокрушеннымъ сердцемъ, но Роландсенъ съ тмъ и пришелъ, чтобы ему дали отставку, и у инспектора не было повода помиловать его. А стараго Мокка, посредника, не было въ это время.

Пасторъ сталъ относиться снисходительне къ Роландсену. "Я слышалъ, что онъ меньше сталъ пить", говорилъ онъ, "и я не смотрю на него, какъ на совсмъ ужъ безнадежнаго. Онъ, напримръ, самъ утверждаетъ, что мое письмо побудило его сознаться въ преступленіи. Иногда порадуешься, видя, что твоя дятельность не безъ результата".