Но Левіанъ не хотлъ уступить изъ упорства ни на пядь! Вотъ приближается и пасторъ; онъ, конечно, слышалъ ихъ ссору съ берега; но что за дло было теперь Левіану до пастора?
Лодка причалила, вс люди выскочили на берегъ съ топорами и заступами, пасторъ мимоходомъ поздоровался и сказалъ нсколько словъ:
"Эти костры въ Ивановъ день преопасная штука, Енохъ; искры разлетаются во вс стороны. Ну, гд намъ начинать?"
Енохъ совсмъ потерялъ голову; пасторъ схватилъ и потащилъ его, такъ что онъ не могъ продолжать свою ссору съ Левіаномъ.
"Откуда втеръ?" спрашивалъ пасторъ. "Пойдемъ, покажи намъ, гд рыть канаву?"
Но Енохъ стоялъ, какъ на угольяхъ, ему нужно было не спускалъ глазъ съ Левіана, и онъ отвчалъ пастору, словно помшанный.
"Не давай несчастью побждать тебя", продолжалъ пасторъ: "опомнись! Надо же тушить огонь!" и онъ взялъ Еноха подъ руку.
Нкоторые ушли впередъ и стали, нсколько отступя отъ огня, рыть канаву сами. Левіанъ все еще стоялъ на томъ же клочк и переводилъ духъ; онъ ступилъ ногой на каменную плитку, лежавшую у скалы. Ничего онъ тутъ не спряталъ, все это враки, — подумалъ онъ, нагибаясь. Но, покопавшись немножко въ земл подъ плитою, онъ увидалъ платокъ. Этотъ платокъ принадлежалъ Еноху, это былъ тотъ самый платокъ, который тотъ раньше носилъ на ушахъ. Левіанъ поднялъ его, въ немъ лежалъ пакетъ. Онъ развязалъ платокъ, развернулъ бумагу — въ ней были деньги, много денегъ. Банковые билеты. А среди банковыхъ билетовъ большой блый документъ.
Левіанъ въ высшей степени пораженъ: да это краденыя деньги! Онъ развертываетъ бумаги и разбираетъ по складамъ.
Енохъ увидалъ это, испустилъ хриплый крикъ; онъ вырвался отъ пастора и бросился къ Левіану съ ножомъ въ рукахъ.
"Енохъ! Енохъ!" кричалъ пасторъ, стараясь догнать его.
"Вотъ онъ воръ!" кричитъ Левіанъ имъ навстрчу.
Пасторъ думалъ, что Енохъ такъ пораженъ пожаромъ, что не соображаетъ, что длаетъ. "Спрячь ножъ!" сказалъ онъ ему.
Левіанъ продолжалъ:
"Вотъ преступникъ, обокравшій Мокка!"
"Что такое?" спросилъ пасторъ, ничего не понимая.
Енохъ тогда мгновенно бросился на своего врага, стараясь овладть пакетомъ.
"Я это отдамъ господину пастору", воскликнулъ Левіанъ, "пусть увидитъ господинъ пасторъ, что за человкъ у него въ помощникахъ!"
Обезсиленный Енохъ прислонился къ дереву; лицо его было сро. Банковые билеты, платокъ и документъ ничего не сказали пастору.
"Вотъ гд я ихъ нашелъ!" говорилъ Левіанъ, дрожа съ головы до ногъ: "онъ ихъ спряталъ подъ каменную плитку. Тамъ имя Мокка, бъ этой бумаг."
Пасторъ прочелъ. Онъ не зналъ, что и думать; онъ взглянутъ на Еноха и сказалъ: "Это полисъ страхованія жизни, который Моккъ потерялъ, не такъ ли?"
"Но тутъ и деньги, которыя тоже онъ потерялъ", сказалъ Левіанъ.
Енохъ собрался съ силами. "Это, наврно, ты положилъ ихъ туда."
Свистъ и шумъ горящаго лса приближались, кругомъ становилось все жарче и жарче, но эти трое людей не двигались съ мста.
"Я ничего не знаю", повторилъ Енохъ, "это Левіанъ положилъ сюда."
"Здсь двсти талеровъ. Откуда у меня можетъ быть двсти талеровъ? А платокъ разв не твой? Разв ты не носилъ его на ушахъ?" спросилъ Левіанъ.
"Да. Разв не носилъ?" сказалъ и пасторъ.
Енохъ молчалъ.
Пасторъ перелисталъ банковые билеты. "Здсь не хватаетъ до двухсотъ талеровъ", сказалъ онъ.
"Онъ ужъ сколько-нибудь истратилъ", прибавилъ Левіанъ.
Енохъ стоялъ, тяжело дыша, цдя сквозь зубы:
"Я ничего не знаю; однако, замть себ, Левіанъ, я теб этого никогда не забуду."
У пастора въ глазахъ зарябило. Если воръ былъ Енохъ, то Раландсенъ только игралъ комедію съ письмомъ, въ которомъ пасторъ увщевалъ его. И зачмъ онъ это длалъ?
Жаръ сталъ такъ силенъ, что вс трое спустились къ морю, огонь настигалъ ихъ и здсь. Имъ пришлось ссть въ лодку и отчалить.
"Во всякомъ случа это полисъ Мокка", сказалъ пасторъ. "Мы заявимъ объ этомъ. Греби къ дому, Левіанъ."
Енохъ казался равнодушнымъ и смотрлъ прямо передъ собой, какъ ни въ чемъ не бывало.
"Да, да, заявимъ обо всемъ, я тоже на этомъ настаиваю", сказалъ онъ.
Пасторъ спросилъ уныло: "Вотъ какъ?" и невольно закрылъ глаза отъ ужаса передъ всми этими исторіями.
Жадный Енохъ! Онъ былъ слишкомъ простъ: заботливо спряталъ онъ эту обличительную бумагу, значенія которой онъ не понялъ. На ней было много штемпелей и говорилось въ ней о большой сумм денегъ; онъ думалъ, что черезъ нсколько времени можно будетъ ухать и размнять бумагу. Онъ былъ не такъ богатъ, чтобы бросить ее.
Пасторъ оглянулся и посмотрлъ на пожаръ. Въ лсу шла работа: валились деревья, виднлась уже широкая, темная канава. Много людей сбжалось туда.
"Огонь угаснетъ самъ собою", сказалъ Левіанъ.
"Ты думаешь?"
"Какъ дойдетъ до березоваго лса, такъ и прекратится."
И лодка съ тремя людьми плыла въ самую глубину бухты, ко двору фохта.
XII