"На то ты и мужчина", отвчала она коротко и добавила:
"Но я не желаю соперничать съ Ольгой".
"Правда, что пасторъ богатъ?" вдругъ спросилъ онъ.
Юмфру фонъ-Лоосъ отерла глаза и стала снова практичной и благоразумной какъ всегда.
"Богатъ? Я думаю, онъ бденъ, какъ церковная крыса".
Еще одна надежда погибла для Роландсена.
"Посмотрлъ бы ты всю его одежду", продолжала она. "А потомъ посмотрлъ бы одежду его жены. У нея есть дв нижнія юбки, которыя… Но онъ безподобный пасторъ. Слыхалъ ты, какъ онъ проповдуетъ?"
"Нтъ".
"Онъ проповдуетъ, какъ лучшіе проповдники, какихъ я только слышала".
"Такъ ты уврена, что онъ не богатъ?"
"Во всякомъ случа, онъ просилъ отпускать ему въ кредитъ въ лавк".
Въ это мгновеніе весь свтъ померкъ въ глазахъ Роландсена и онъ собрался итти.
"Ты уходишь?" спросила она.
"Да чего ты собственно отъ меня хочешь?"
Такъ вотъ какъ обстояло дло! Новый пасторъ наполовину возродилъ ее, и она вооружилась кротостью, но прежняя природа въ ней проснулась.
"Я одно скажу теб", заявила она: "ты слишкомъ далеко заходишь".
"Хорошо", сказалъ Роландсенъ.
"Ты наносишь мн кровную обиду".
"Тоже хорошо", опять сказалъ Роландсенъ.
"Я не выдержу этого, я покончу съ тобой".
Роландсенъ опять задумался. И, подумавъ, сказалъ:
"Я когда-то думалъ, что это ужъ навсегда. Съ другой стороны я не Богъ, я не могу этому помочь. Длай, какъ хочешь".
"Ну, вотъ и прекрасно", сказала она горячо.
"Въ первый вечеръ тутъ въ лсу ты не была такъ равнодушна. Я цловалъ тебя и ничего не слыхалъ отъ тебя, кром легкаго визга".
"Я вовсе не визжала", протестовала она.
"И я люблю тебя больше жизни и думалъ, что ты будешь моей собственностью, моей славной… Гм-гм! Такъ-то".
"Не огорчайся изъ-за меня, — сказала она съ горечью, — но съ тобою-то что будетъ?"
"Со мной? Какъ знать. Это не интересно".
"Только ты не думай, что у тебя что нибудь выйдетъ съ Ольгой. Она выйдетъ за Фридриха Мокка".
"Ахъ, вотъ какъ", подумалъ Роландсенъ: "весь міръ это знаетъ". Полный раздумья, двинулся онъ впередъ, и юмфру Лоосъ послдовала за нимъ. Они дошли до нижней дороги и пошли дальше.
"Теб идутъ короткіе волосы", сказала она; "но какъ они скверно острижены, совсмъ неровно".
"Не можешь ли ты одолжить мн триста талеровъ?", спросилъ онъ.
"Триста талеровъ?"
"На шесть мсяцевъ".
"Я все-таки не дала бы ихъ теб. Вдь все кончено между нами".
Онъ кивнулъ головой и сказалъ: "ну, вотъ и прекрасно".
Однако, когда они дошли до забора приходской усадьбы, гд Роландсену нужно было повернуть, она сказала: "Къ сожалнію, у меня нтъ трехсотъ талеровъ для тебя; будь здоровъ, до скораго свиданія". Сдлавъ нсколько шаговъ, она еще разъ обернулась и спросила:
"Нтъ ли у тебя еще блья, которое нужно помтить".
"Откуда?", отвчалъ онъ, "я съ тхъ поръ не получилъ ничего новаго".
Она ушла. Роландсенъ чувствовалъ облегченіе и думалъ: "Если бы ужъ это былъ послдній разъ!"
На столб забора былъ прибитъ плакатъ, и Роландсенъ прочиталъ его: это былъ плакатъ коммерсанта Мокка: четырехсотъ талеровъ за открытіе вора. Даже самъ воръ долженъ былъ получить это вознагражденіе, если явится.
"Четыреста талеровъ!", подумалъ Роландсенъ.
V
Нтъ, семья новаго пастора не была богата, она была дальше отъ богатства любой семьи. Бдная молодая женщина принесла съ собою только легкомысленныя аристократическія привычки и хотла имть такой большой штатъ прислуги. А вдь ей и самой-то нечего было длать, такъ какъ въ дом не было дтей. Хозяйству же она никогда не обучалась, и ея маленькая дтская головка полна была разныхъ смшныхъ и нехозяйственныхъ выходокъ. Милый, прелестный крестъ семьи, вотъ что такое она была.
Господи Боже мой, съ какой кротостью затялъ добрый пасторъ эту смшную борьбу со своей женой, чтобы внести въ домъ немного порядка, немного осмотрительности. Четыре года тщетно бился онъ съ нею. Онъ подбиралъ съ полу нитки и бумажки, клалъ каждую вещь на свое мсто, закрывалъ за нею двери, смотрть за печами и слдилъ за вентиляторомъ. Когда жена выходила изъ дому, онъ обходилъ вс комнаты, чтобы посмотрть, въ какомъ вид она ихъ оставила; повсюду находилъ онъ ея шпильки; гребень былъ весь въ волосахъ, носовые платки валялись по угламъ, а стулья были завалены платьемъ. Пасторъ огорчался и приводилъ все въ порядокъ. Въ юности своей, когда онъ жилъ въ одной убогой комнатк, у него больше было уютности, чмъ теперь.
Сначала его просьбы и упреки дйствовали на жену, она признавала, что онъ правъ, и общала исправиться. Она тогда на слдующій же день съ ранняго утра принималась за уборку всего дома съ верху до низу; серьезное отношеніе мужа къ жизни трогало и потрясало это дитя: теперь и оно должно было вырости, и дитя доходило до крайности, но вскор снова опускалась, и черезъ нсколько дней домъ приходилъ въ такое же состояніе, какъ и прежде. Она вовсе не замчала, что все снова принимало такой безпорядочный видъ и поражалась, когда мужъ опять начиналъ указывать ей на ея вчныя ошибки. "Я разбила эту чашку, она вдь недорогая", говорила она. — "Но вдь осколки лежатъ здсь уже со вчерашняго утра", отвчалъ онъ.