Фантазм

Нет! Не заново, а новую жизнь! Жизнь, в которой есть смысл, есть любимый!

— Если ты хочешь, конечно! — Филипп не мог не заметить резкую перемену в юноше, и она ему не очень нравилась, кажется, заведя совсем не туда, куда он надеялся. — Смотри, я повторяю — в моем доме тебя никто не будет домогаться. Пожил бы спокойно, попривык, освоился бы, а там — глядишь, я бы тебе и вольную дал…

Если раньше смотревшие на него синие глазищи были полны беспредельного изумления, то то, что в них отражалось сейчас — вообще не имело названия!

— В-вольную… — как-то задушено, запинаясь, выдавил мальчик.

— Вольную-вольную, — невозмутимо подтвердил мужчина. — Станешь свободным человеком. Избавишься от этого сомнительного украшения…

Он опять ткнул пальцем в ошейник.

— Так что подумай хорошенько! — завершил он долгий разговор, поднимаясь. — И скажи мне, что решишь. А пока советую поесть!

Часть третья

Говорят, клин клином вышибают. В определенном смысле это так и есть! Череда новых потрясений — одно за одним — пробилась сквозь шок и охватившую юношу апатию, в которых единственной реальностью оставались два коротких слова, перечеркнувших все, что он собой представлял и гудящих в ушах корабельным колоколом в тумане.

Айсен колыхался в этом промозглом мареве безвольной щепкой, застряв где-то между пропастью и бездной на тонкой пленочке бескрайних равнодушных волн существующей действительности, не имея вокруг малейшего ориентира. Шанса за что-нибудь уцепиться.

Какая-то незначительная, еще неуверенно тлеющая часть его сознавала, что это «плавание» не может продолжаться долго, и жалкий, оставшийся от забавной игрушки обломок — вот-вот затянет в глубину, откуда уже не возвращаются.

Где-то в то же время пришло отстраненное созерцательное понимание, что боль на самом деле это и есть жизнь. Боль — это счастье… а не то, во что играет глупый котенок. Котенок глупый, — он не понимал такой очевидной вещи, пока не стало ни того, ни другого, ни третьего.

Айсену уже действительно было все равно — не осмысленно все равно, когда человек что-то прикидывает, рассчитывает, делает какие-то выводы… Нет, не задумываясь, до самого нутра все равно что с ним будет теперь.

Что будет делать с ним новый хозяин? Юноше было это безразлично. Совсем. Абсолютно. Вряд ли что-то новое… Изобьет, поимеет, продаст, — да хоть всей команде разом кинет!

Тем лучше… Может быть игрушка окончательно доломается, и обломки все-таки можно будет выбросить… Ничего не имело значения больше.

Кроме одного. Одного, которому он больше не нужен. Тоже совсем…

Очередной хозяин своими расспросами лишь еще больше разбередил упрямую память о времени, когда котенок еще не знал, что он глупый, а игрушка с увлечением играла в господские игры. Но внезапно, — точно холодной отточенной сталью пронзило пустоту на месте сердца и оно снова зашлось: одновременно от ужаса и радости… Речи нового господина с трудом, но пробились сквозь беззвездную тьму сознания и огнем обожгли душу: господин… ссей'дин — любил его?

Если бы не любил — разве стал бы его испытывать? От рабов не требуют доказательств — к чему что-то требовать от вещи, у которой нет своей воли?

Опомнись, дурная забава, — рабов не любят!

Впрочем, рабы тоже. Вот так — чтобы без него мир замирал, и даже уже на спасительный шнурок не поднималась рука!

Но ведь и господин Филипп говорил с ним не как с рабом и вещью. Он спрашивал о согласии, утешал, объяснял, а под конец и вовсе предложил такое, о чем Айсен и не мог помыслить!

Стать свободным…

Значит — стать равным светилу на твоем небосклоне… Ведомо ли подобное! — Айсен был сокрушен. — Да и не надо ему ничего такого, одной улыбки ссей'дин хватит, чтобы умереть у его ног, когда сердце разорвется от восторга…

И все же! Быть свободным это значит, что его больше не станут продавать и покупать, передавать из рук в руки. Что никто и впрямь не посмеет посягнуть на него. Айсен чувствовал себя заново родившимся или вернее, очнувшимся от летаргического сна, — иногда сладкого, иногда оборачивающегося беспробудным кошмаром… Теперь, все вокруг казалось немного иным, не таким как прежде: вроде бы все тоже самое, но как-то иначе видится — словно луна в трубу на крыше у господина.

Может быть потому, что сейчас он сам должен был сделать выбор, решить чего хочет он и что ему нужно?

Не что, а кто!

Ему нужен один. Его единственный, его ссей'дин…

Ему нужно исправить свою ошибку.

Когда Айсен озвучил господину Филиппу свое решение, голос его звучал как никогда твердо.

— Я хочу вернуться, — ясно и четко повторил стоявший в дверях юноша.

Не то чтобы это было неожиданно, но признаться, Филипп был разочарован.

— Уверен?

Айсен заметил неодобрительно сошедшиеся брови и поспешил объяснить:

— Да! Ведь… господин Фейран сам может освободить меня.