Фантом для Фрэн (СИ)

Фрэн достала из чемодана тетради. Она сохранила свои тетради; от удовольствия девушка поцеловала их. Потом раскрыла тетрадь на чистой странице, шепча про себя имя Неб-Амона. Она ведь так и не знала до открытия гробницы, как звали ее господина. Неб-Амон, первый пророк Амона во времена Нового царства – скорее всего, тринадцатый век до Рождества Христова… Это уже немало, совсем немало.

Рамессеум, подумала Фрэн.

Ее тянуло к эпохе Рамсеса II.

Неб-Амон, верховный жрец Амона в Фивах в эпоху Рамсеса II.

- Это уже совсем немало, уважаемые коллеги, не так ли? – прошептала Фрэн, лихорадочно занося на бумагу свои догадки.

Она вскочила и подбежала к столу, на котором лежал толстенный том, озаглавленный “Египет Рамсесов”. Потом уселась обратно на диван, бухнула себе на колени эту книгу и забыла обо всем, даже об Алджерноне.

Даже о том, что полотенце на голове размоталось и с мокрых волос за шиворот стекает вода.

Через пару минут ее работа была прервана – принесли заказанный ужин. Фрэн только что была голодна, а сейчас досадовала на то, что ей помешали. Но когда ее носа достиг запах жареной курицы, аппетит вернулся с чудовищной силой. Слишком долго она проголодала.

Но насытившись, Фрэн снова вернулась к работе, несмотря на то, что час был поздний. Из всех упомянутых в книге Рамсесов (коих в Древнем Египте насчитывалось великое множество) она сосредоточилась на правлении Рамсеса II, словно сузила свой разум до этой эпохи. Она знала, что нужно сосредоточиться на религиозной и политической составляющей жизни египтян, поскольку жрецы Амона… верховные жрецы… играли видную роль в политике. Рамсес II не мог не испытывать недовольства огромной властью Амона, но в открытое противостояние жрецам, насколько было известно историкам, не вступал… весьма почитал своего “небесного отца”… и приносил ему огромные жертвы. Ага. – Ежегодные праздники Амона, - сказала Фрэн вслух. – Ну-ка, упоминаются ли здесь имена жрецов, возглавлявших эти религиозно-политические… именно так… обряды?

“Религия тесно вплеталась во все стороны жизни египтян…”

- Вот он! Вот он!

Фрэн опять восклицала вслух и не слышала этого; потом вскочила, отбросив книгу, и забегала по комнате, заливаясь сумасшедшим смехом. Да, Дональд был прав, она сумасшедшая. Вот только все ее фантазии почему-то подтверждаются одна за другой!…

Неб-Амон действительно существовал*. Мало того, что Фрэн прочитала его имя на двери гробницы - она только что прочитала его вот в этой книге.

***

Весь последующий день Фрэн провела за чтением и размышлением; ночь как будто выпала из ее жизни, она спала без видений и без сновидений вообще. Но и то хорошо, что никто к ней не влез. Хотя кого, в самом деле, она может ждать?..

Работа спасала ее от одиночества и страха. Алджернон единственный связывал ее с научными кругами Англии, с тем сообществом, к которому она хотела принадлежать. И он единственный связывал ее с научным сообществом вообще. Если уж в Лондоне никто из специалистов не захотел иметь с ней дело, о Каире и говорить нечего.

На самом деле женщин-ученых очень мало… и еще меньше таких, с которыми считаются мужчины. В Египте же за женщинами вообще не признается права на такую деятельность… Работающие здесь европейцы невольно, а может, и сознательно перенимают отношение к женщинам, которое демонстрируется местным населением, и прежде всего, их собственными коллегами-арабами.

Да, и такие есть, как ни забавно.

Фрэн, впрочем, может пойти в Каирский музей – и, вероятно, даже дойдет до него самостоятельно; но с кем она будет там говорить? С библиотекарем?..

Административная верхушка этого учреждения ее даже слушать не станет.

Остается ждать возвращения ее друга, начальника… и поклонника, единственного света в оконце.

Фрэн хотелось свежего воздуха – но “свежего воздуха” в ее понимании в Каире было не найти. Здесь было слишком сухо и жарко. И праздно гулять она не сможет – в лучшем случае это вызовет косые взгляды, а в худшем как бы не арестовали… Арабы и так едва переносят английских женщин, считая их развратными, дурным примером для их собственных женщин. Хотя арабки почти всегда сидят дома – им негде увидеть этот “дурной пример”.

Когда Фрэн хотелось отдохнуть, она садилась у раскрытого окна. К счастью, номер располагался на втором этаже, и взглядов с улицы можно было не опасаться.

Потом она возвращалась к работе.

Это была странная работа – конспектирование книг, чередовавшееся с анализом собственных переживаний.

А однажды, отвлекшись от чтения, она нарисовала в тетради “автопортрет” - не себя какая есть, а Тамит. Хотя Фрэн никогда не видела Тамит со стороны, а только “изнутри” и иногда – в зеркалах. Фрэн была не особенно талантливой художницей, но эта картина удалась: излом бровей, чуть заметная улыбка на губах, огромные черные глаза. По обнаженным плечам стекали черные волосы, скрывая бретели платья. У нее получилась очень красивая женщина – заметно красивее и ярче, чем Фрэн Грегг.