Фараоново племя

Хромой Мотя недавно вернулся с фронта и был готов драться дальше. Тощий Берл поддержал его, обещая большевистский отряд в помощь страдающей бедноте. Толстяк Фельдман, услышав про красных партизан посулил Берлу, что тот до конца жизни будет работать на зубного техника. Сионист Осинкер, потрясая буйной шевелюрой, предлагал всем немедленно отправиться в Палестину и основать там прекрасный кибуц. Старый реб Нахман, двоюродный внук того самого ребе Нахмана, посоветовал Осинкеру прогуляться куда как ближе. Реб Хаим протолкался к возвышению синагоги и рявкнул:

— Евреи, шекет!

— Тише! Тише! Наш ребе говорит! — зашумела толпа. Кто-то взвыл, кому-то звучно заехали по затылку — и голоса, наконец, смолкли.

— В Торе сказано — не вноси платы блудницы и цены пса в дом Господа. Мы не выкупим жизни честью наших дочерей, потому что нас это не спасет.

— А как же Эстер, реб Хаим? Как же праведная Эстер, которая стала женой язычника Ахашвероша? Как же Йегудит, соблазнившая Олоферна? Как быть с Сарой, которая вошла наложницей в дом фараона, чтобы спасти Авраама? — старый талмудист говорил кротким голосом, но глаза его были полны сарказма.

— Оставь свои хасидские штучки, реб Нахман! Иаков не стал покупать мир ценой чести Дины, и мы не станем!

— Нас всех убьют, ребе! Будет большой погром, как в десятом году, а жандармов из города не позвать, — портной говорил негромко, но его все услышали. В каждой семье местечка помнили кровавое лето. — Какую цену мы предложим вместо девиц? Что нам делать?

— Твердо уповал я на Господа и он приклонился ко мне, — раздался дребезжащий голос дурачка Ицки. Раскачиваясь и приплясывая, он напевал псалом.

— И он приклонился ко мне, и услышал вопль мой! Мы скажем бандитам, что отдадим девиц — самых лучших, невинных красавиц. Нарядим их как царевен из рода Давидова, одарим золотыми украшениями, устроим шикарное угощение, каким этих засранцев не потчевали и в Одессе… — протяжно возгласил реб Хаим.

— Свинцовым горохом их потчевать надобно да гранатовыми яблоками досыта накормить, — огрызнулся Мотя, приправив речь солдатской бранью.

— Сколько в местечке винтовок, Мотя? Три, четыре? И наган у нашего большевика. И пулемет, как я забыл. Евреи, кто умеет стрелять из пулемета? А что будет, Мотя, когда вас убьют, знаешь?

Фронтовик молча поскреб в кучерявом затылке, сдвинув картуз. Он знал, что местечко подожгут с четырех сторон. И все знали.

— Пообещаем им свадьбу. Но чтобы её собрать, нужно время. Дня два, три, четыре… А тем временем Господь пошлет нам лодку.

— И мы уплывем по Немийке? Все в одной лодке, ребе? Это чудо! — восхитился золотарь Нёма и обиженно всхлипнул, когда сосед ткнул его кулаком в бок.

— Мы выиграем время, шлемиль! Или в Озаринцы придут другие бандиты, или эти заболеют холерой или передерутся между собой или… да, ты прав Нёма, случится чудо. Помолимся, братья, и по домам!

Разговор с атаманом банды стоил реб Хаиму новых седых волос. Оборванцы расположились в усадьбе Рафаловичей, словно у себя дома — пачкали дрянью старинные ковры, подрисовали картинам похабщины, пустили под нож знаменитых боевых петухов пана Юзефа и вертели самокрутки из желтых от старости польских книг. Бородатый жидок в смешном полосатом халате вызвал у бандитов детскую радость, они вволю потаскали гостя за пейсы и потыкали в рот куском сала, прежде чем отволочь его внутрь и бросить к ногам его превосходительства. Славный атаман Войска Винницкого походил на лакея, наряженного в генеральский мундир, но реб Хаим не стал этого говорить. Он смиренно поклонился его превосходительству и покорнейше уточнил — сколько именно девушек желает ясновельможный пан, блондинок, рыжих или брюнеток, только девиц или красивые вдовы тоже устроят его сиятельство и офицеров героического отряда. Нарядить ли красавиц по-еврейски, с плотной фатой и простым белым платьем, или господа жаждут парижского шику? Подать ли к столу шампанского, лимонной и апельсинной водки, приготовить ли гуся со шкварками, судака или барашка? Желаете ли скрипачей, трубачей или старый добрый кларнет? И вы же умный человек, ваша светлость, вы же понимаете, чтобы устроить такой праздник, нужно время, много времени… десять дней… ах, не бейте, милостивый пан, пожалейте седую бороду! Неделю… четыре дня, три! Спасибо, спасибо вам, благодетель, через три дня вы получите такую веселую свадьбу, какой никогда в жизни не видели.

Под промозглым октябрьским дождем местечко нахохлилось как больной воробей. Жались к кустам желтоглазые козы, глодали кору и чахлые веточки, мокли тощие псы, мокла и протекала ветхая крыша хедера. Крытые соломой хибарки впитывали в себя влагу, разбухали и кисли, как тесто, руины панских хором скалились порчеными зубами. Из дома в дом перекатывался женский плач, крики младенцев, заунывные звуки молитвы. Пахло гнилью и прелью, стоячей водой и овчинами. И только дурачок Ицка безмятежно возился в луже, лепил из глины маленьких человечков.