Фараоново племя

— Гляди, братец! Я натворю солдат, целую армию, чтобы она защитила еврейских девушек. Мы прогоним врагов и отправимся в Землю Обетованную, чтобы встретить Машиаха!

Реб Хаим вздохнул и протянул брату замусоленную конфету. Когда-то Ицхак был лучшим учеником в ешиве, и отец мечтал, что увидит младшего сына раввином, а то и (чем бог не шутит?) цадиком, основателем новой династии. Но в дело вмешалась яростная августовская гроза. После удара молнии Ицка остался жив, но начал заговариваться, видеть духов и мочить по ночам постель. Поэтому раввином стал Хаим, а семейное дело продали на сторону — носатый Хацкель теперь владеет переплетной мастерской и артелью переписчиков тоже. Богу виднее, куда вести и какую судьбу выводить на свитке, сколько невзгод отсыпать и в какую минуту отправить ангела удержать руку с ножом. И как быть с детьми и стариками, матерями и молодыми парнями, ему тоже видней. Местечко, Господи, может спасти только чудо — сколько бы ни гутарили в синагоге, кто согласится купить свою жизнь кровью соседской дочери? Нету в Озаринцах таких бездушных людей! Или есть? Реб Хаиму не хотелось об этом думать.

Куда идут ноги, когда на душе тяжело? Или в корчму или на кладбище. У реб Хаима был свой секрет, своё убежище от докучливых соседей и злоязычной ребецен Соры-Брохи, законной и свирепой жены, да продлит Господь её дни. Высокий как холм древний каменный склеп принца Торы, праведного Иехиеля, сына Иегуды, похищенного ангелом смерти в самом расцвете семнадцатой весны, содержал внутри целую комнату, побольше иных бедняцких хибар. Стены комнаты украшала причудливая резьба, свет проникал через узкие окна в крыше. Там под плитами пола прятали от погромов серебряные меноры и пасхальные блюда, разукрашенные золотом короны Торы. Там же, в огромных каменных корытах, похожих на гробы, хоронили обрывки свитков, мудрых писаний — ни гниль, ни плесень не мешали буквам священного языка истлевать в безмятежном покое. И раввин устав от безрадостных размышлений, приходил сюда помолиться и подумать без лишних глаз. И покопаться в старинных свитках — вдруг отыщется редкостное сокровище? Однажды реб Хаим нашел под грудой трухи потрепанный пражский Майсе-бух и читал дочерям сказки… пока у него были дочери.

Свеча, кремень и плоская фляжка со сладким вином лежали на своём месте, в каменной нише. Реб Хаим зажег свечу, сказал молитву, отхлебнул долгий глоток, неторопливо скрутил и выкурил «козью ножку». Ему было не по себе — беда стучалась в ворота, ангелы бедствий махали крыльями над местечком, метили косяки кровью, выбирая жертву за грех. А душа не болела и шрам от сабли не ныл и руки совсем не дрожали… самую малость разве что, от усталости. Немолодой, битый жизнью раввин лучше многих знал, что справедливости нет, молитвы лишь облегчают муки, и Господь на Сионе не щадит ни праведников, ни грешников. Но порой Он всё же слышит людей — почему бы с облаков не прислушаться к одному старому дураку?

Мерзкий писк раздался из угла — крысы! Здоровенные пасюки возились и дрались между собой, пытаясь поделить сверток заплесневелой кожи. Не найдя ничего лучшего, реб Хаим кинул в них фляжкой. Грохот напугал тварей, они скрылись в щелях. Раввин поднял свечу, чтобы отыскать свое нечаянное оружие, и увидел: в свертке что-то блеснуло. Золото! Мятая цепь, потускневшая от времени, литой медальон, размером с ладонь, исчерченный причудливыми символами и буквами священного языка. Раввин покрутил находку, ощупал её, захотел даже попробовать цепь на зуб, но побрезговал. Возможно, таков божий промысел — желтого металла хватит, чтобы откупиться от банды, они уйдут и оставят Озаринцы в покое. И появятся новые… а защитить народ некому, в смутные времена каждый хищник думает о своей шкуре.

Что же это за украшение? Не мужское, но и не женское, не купеческое и не царское. Буквы выдавлены, надпись не разобрать. Чуткие пальцы раввина пробежались по надписи, нашарили неприметный, но выпуклый комец над «хэй». Щелк — и в руки выпал небольшой свиток, исчерченный быстрым, бисерным почерком, запечатанный перстнем с рычащим львом. Знак колена Иуды. И Иегуды Лива, Махараля из Праги, великого мудреца, однажды спасшего свой народ от истребления. Так вот чьим сыном был юный Ихиель, вот почему львиные морды скалились с резных узоров. Осторожно, чтобы не повредить ветхий пергамент, реб Хаим развернул свиток.