Фарфоровое лето

Неожиданное упоминание Польдо Грабера задело Феликса Хейниша. И не удивительно, ведь он никогда не забывал об этом человеке. Граберу теперь должно быть около семидесяти, прикинул Феликс. Когда они познакомились поздним летом 1937 года, Польдо был молодым человеком двадцати с небольшим лет. Феликс Хейниш размышлял, как мог выглядеть этот старик сейчас: вероятно, он был лишь печальной карикатурой на того источавшего силу парня, для которого толстый закомплексованный ребенок десяти лет неожиданно стал судьбой.

В комнату тихо вошла Элла Хейниш. Быстро оглядевшись, она убедилась, что сын один. Уселась с вязанием возле лампы и низко склонилась над работой. Ее зрение стало в последнее время сильно сдавать. Она не хотела признаться себе в этом и никому ничего не говорила.

Феликс Хейниш терпел присутствие своей матери даже тогда, когда она ему мешала. Он не пытался выразить недовольство. Никогда не задумывался о ее проблемах, при главенствующем положении матери и ее жесткости по отношению к себе самой в этом, казалось, не было необходимости. В последнее время ему стало бросаться в глаза, что она как-то физически ослабела, ее движения изменились, часто казались бесцельными и неуверенными. Участились приступы астмы.

— Как дела у Конрада? — спросила Элла.

— Ничего нового, — ответил Феликс. — Нужно выждать. Кстати, умерла дочь Клары.

— Так, — сказала Элла. Она в задумчивости отложила вязание. — Собственно говоря, эта смерть лишь официально подтверждает ее отсутствие, — заметила она затем. — Ее же никогда не существовало для семьи. И для собственного сына.

— Но для Польдо Грабера она существовала, — возразил Феликс. — Он же еще не умер.

— Вот как, значит, Польдо Грабер жив, — сказала Элла Хейниш. — Что за несправедливость! Клара, наверное, думала бы иначе. В том ослеплении, в котором она находилась. Я бы даже не обратила на него внимания, если бы встретила.

— Но ты ведь, кажется, с ним встречалась?

— Да. Когда привезла тебя к Кларе. Он не произвел на меня никакого впечатления.

— Когда я вошел, то заметил лишь Клару.

— Как всегда, — сказала Элла Хейниш горько. — Все всегда замечали лишь Клару.

Феликс Хейниш уложил материалы своего доклада в дипломат. Элла снова взялась за вязание. «Пластмассовые спицы, — подумал Феликс, — так не стучат. С самого детства, в течение десятилетий, я постоянно слышал стук спиц».

— Мама, — сказал он, — можно тебя спросить? Почему ты тогда отвезла меня к Кларе?

Его мать ответила не сразу. Она потянула за нитку, которая слишком натянулась, клубок, лежавший у нее на коленях, упал на пол, несколько раз неуклюже перевернулся и остановился. Элла нагнулась, чтобы поднять его.

— Подожди, — сказал сын, вскочил и подал ей клубок.

— Потому что я решила не оставлять твоего отца, — сказала наконец Элла.

Удивленный Феликс подался вперед.

— Решила не оставлять? Разве ты когда-нибудь предполагала сделать это? — спросил он растерянно.

— Предполагала? Это не то слово. Уже вскоре после свадьбы я почувствовала, что мне следовало бы это сделать, что это мой единственный шанс не испортить собственную жизнь. Но потом появился ты, и я смирилась. Я восставала и снова смирялась и постепенно убивала себя и становилась такой же, как он. В один прекрасный день, когда я поняла это, я решила уйти на какое-то время, чтобы проверить свою догадку. Когда стала думать, кому можно доверить тебя, то мне пришла в голову только кузина Клара. Много лет я не поддерживала с ней связи. Но на мой смущенный вопрос она не раздумывая ответила: «Ну конечно, дорогая Элла, привози своего Феликса, я уже давно хотела познакомиться с ним».

— Ну и что было дальше, куда ты отправилась, что делала? — спросил Феликс Хейниш, не отрывая глаз от старой женщины. Его представление о ней, существовавшее уже целую вечность, всегда неизменное представление, внезапно совершенно изменилось.

— Что я делала? Не так уж много. Несколько дней я путешествовала, недалеко и безо всякой цели. Это было прекрасно, и я наслаждалась новыми для себя ощущениями. Но мое подозрение, что я одна была уже ничем, я уже слишком потеряла себя, подтвердилось. Итак, мне не оставалось ничего другого, как быть такой же, как он, только так я могла встретиться с ним, могла вернуться к нему. Ведь мне хотелось вернуться к нему.

— Я ничего этого не заметил, — сказал ее сын, не в силах избавиться от своего изумления.

— С чего бы? — спросила Элла. — Ведь ничего не изменилось. Ни для твоего отца, ни для тебя и ни, в конце концов, для меня. Собственно, уже в тот миг, когда я оставляла тебя у кузины Клары, я знала, что будет именно так. Поэтому нет никакого смысла в том, что Кристина ушла от Конрада. Она ни в коем случае не должна была этого делать. Ни в коем случае.

Новое представление о матери, которое не нравилось Феликсу Хейнишу, постепенно снова начало сливаться со старым. Он был доволен, потому что хотел этого. Однако, как ни странно, он внезапно увидел поступки своей дочери Кристины в другом, более ясном свете.

— Я считаю, мама, — начал он задумчиво, — что в случае с Кристиной все обстоит иначе.