Счастье — птицей скользить над разнообразнейшими ландшафтами, или смешиваться с толпой прохожих, не подозревающих о твоём существовании, или потягивать лёгкое вино, или слушать хорошую музыку, или в холодном, битком набитом автобусе бормотать под нос чужие строчки. Жить бы летучей полупрозрачной тенью, не боящейся холода, голода и болезней! Неуязвимой для всех зол мира. Проникающей куда угодно, всеми жизнями живущей — сладкий, некончающийся сон, завораживающий и увлекающий в бесконечно разворачивающуюся глубь. А ещё можно летать над морем и притом в разную погоду. Как упоительно — взмывать ввысь! Голубизна, переходящая в густую синеву. А городов-то!
Все улочки облетать. Все закоулочки, и траттории, и духанчики обшмыгать. Все преступления — предотвратить. Всех больных — исцелить. Всем девицам вручить по любящему красавцу-жениху. Всем мужьям — по мурлыкающей любящей жене.
Всё можно! Главное, не очнуться…
Пилот сверхсветовой летающей тарелки, лётчик I класса, М. Бальзаминов.
Уныние — единственное утешение неудачников. К сожалению, это, оказывается, большой грех. Мало работать целый день лопатой, надо ещё целовать её перед сном. Надо слагать в её честь гимны.
Чтобы спастись от тирании народа, ничего не остаётся, как выбиваться в тираны.
Этот X — неплохой поэт, аккуратный такой, старательный…
А то, что после меня, выходит, — не моё?!
Трёшь их трёшь, уже неслучайные все стёр, а случайным хоть бы что!
— Как жизнь?
— Увы, не намного лучше, чем хотелось бы.
Иногда так хочется запустить в себя сапогом!
Однако всегда что-то удерживает.
Сколько ума нужно, чтобы замаскировать глупость. Кошмар!
Нас злят, пока мы злимся.
Вот я в детстве дразнил своего сидящего на цепи пса Шарика. Если бы он презрительно улыбнулся, пожал плечами и ушёл в конуру, стал бы я его дразнить?
Да в восторге я, в восторге. И от тараканов. И от клопов. И от вшей. Как инженер!
Честное слово, в этой жизни, чтобы не сойти с ума, надо быть полным идиотом!
Благоразумный человек: «Ну, что ж, надо, значит, надо».
На людей злиться глупо, они ведь всего-навсего исполнители. Разве они ведают, что творят? Они стамесочки, напильнички и свёрлышки Господни. На иного бы и разозлился, да сообразишь: высверливает во мне что-то Господь этим человеком — так, стало быть, надо. Посмотришь на этого мотающего твои нервы типа и сделается смешно: «Не сломайся, свёрлышко ты моё старательное!»
Роль недотёпы. Не буду скромничать, не вижу вокруг себя никого, кто смог бы достичь в этой роли большего блеска, чем я. Это наполняет меня гордостью. Нас, таких, осталось совсем мало. Может, я уже последний?
Прошу меня не беспокоить, я страшно занят — я не-до-уме-ва-ю.
Удивительный богач встретился — обладатель всех мировых запасов наивности.
Переживает, трясётся — не разворовали бы!
Положительный ответ.
Курицы несутся. Мы несёмся. Сквозь мировое пространство. С бешенной скоростью. Курицы кричат: «Куд-куда?», и мы кричим: «Куд-куда?» Ответа же нет ни им, и ни нам.
— Тс-с! Вслушайтесь — из самой глубины звёздной пучины доносится нежнейшее пианиссимо: «Би-ба-мус!»
Жизнь прекрасна!
— А что толку?
Медведи умнее нас. Ложатся спать в ноябре, просыпаются в апреле. Как хорошо — не знать зимы. Лечь и попросить: разбудите меня 15 апреля в 7 утра.
Прямо и не знаешь, что гуманнее: истолочь жёлудь и сварить из него кофе или посадить жёлудь в землю, вырастить дуб, срубить и сделать из него мебель?
Бессмертие.
Роже Шатонё, роман «Искры». Там есть эпизод: человек упал в мартен и сгорел за тысячную долю секунды.
Никогда этот человек не узнает, что умер. Как ему это втолковать? Да и стоит ли?
Клим Самгин. Беспафосность. Марионетка с оборванными ниточками. Ад на одну персону. Незаряженную частицу считают своим долгом пнуть как положительные, так и отрицательные. А ведь «заряженность» — это мундир, это танец под дудочку жизни, погружённость в жизнь — блаженный, спасительный идиотизм! Не имеющие «мундира» — несчастные изгои? Или, наоборот, счастливые избранники? А может, и то и другое?
«Хвалящийся, хвались Господом» — в самую последнюю очередь эта простая и очевидная истина дойдёт до тех, к кому Бог был щедрее, чем к другим.
Бывают мгновения, когда вдруг явно чувствуешь: не только мы всматриваемся и вслушиваемся в Пространство, но и Пространство всматривается и вслушивается в нас.
Далеко мне до верующих.
И до неверующих — далеко.
Обычно жизнь наносит удар, когда ты безмятежен и меньше всего этого ждёшь. Опасно быть безмятежным. Известно и другое: если бояться и ждать чего-нибудь плохого, оно непременно произойдёт. Опасно быть небезмятежным.