Фарисей

Тропотун подошел к столику вахтера и обменялся с верным стражем НИИБЫТиМа стандартно-вежливым приветствием. Тот закряхтел и стал привычно жаловаться на отвратительную погоду и радикулит. Несколько мгновений Станислав Сергеич изучал его, потом нехорошо улыбнулся и отчетливо произнес: «Ну чего ты ноешь? Да на тебе пахать можно!» После чего вприпрыжку поднялся по лестнице на свой этаж, насвистывая что-то фривольное, а обалдевший вахтер остался сидеть с вытаращенными глазами и открытым ртом.

Тропотун выложил на стол калькулятор, запихал в стенной шкаф дипломат. Зонт?.. Где же зонт? Во второй половине дня обещали грозовые дожди… Ха-ха! Я забыл зонт!.. Расположившись затем в кресле, он облокотился о столешницу, поменял местами какие-то папки с бумагами и закурил. Ему захотелось откинуться и задрать на стол ноги, как делают плохие янки, и он с превеликим удовольствием задрал ноги на полированную светлую столешницу. Полулежа в кресле, он дымил сигаретой и от переизбытка чувств шевелил пальцами ног, в чем находил почему-то особый смак.

Взревел звонок – и рабочий день начался. Однако Станислав Сергеич продолжал пребывать в своей вольготной позе и благодушном настроении. Вот только взбесившиеся телефоны!.. Он долго и недовольно наблюдал за красным, городским, и за белым, внутренним, потом со вздохом опустил ноги – иначе было не дотянуться – и скучающе произнес в красную трубку: «Тропотун слушает…»

Из народного суда сообщили, что гражданин Ефременко И. И. не явился по вызову судьи, в то время как поступило заявление о взыскании с него алиментов. Просили воздействовать на Ефременко И. И. административно, с тем чтобы он не манкировал своими гражданскими обязанностями и не срывал сроков судебного разбирательства.

Положив трубку, Тропотун злорадно ухмыльнулся – все шло по намеченному плану. Однако злорадство его почти мгновенно испарилось. Нет, он не испытывал ни малейшей жалости в отношении подлеца и анонимщика Ефременки, но мизерные его делишки просто разом перестали занимать Станислава Сергеича.

Загудел настойчиво селектор – по неотложному делу просила зайти Софья Ивановна.

– Не забудьте, что Совет в двенадцать! – Напомнила она с придыханием волнения.

– На собственные похороны не опаздывают! – мрачно сострил Тропотун.

– Ах, Станислав Сергеич, ну разве так шутят!.. – укоризненно сказала некоронованная королева НИИБЫТиМа. – Так я вас жду?..

Селектор всхрюкнул и отключился.

– Подождешь! – буркнул он и снял трубку буквально надрывавшегося белого телефона. – Слушаю вас!..

Ледяным от щепетильности тоном господин Оршанский – иначе и не назовешь! – про себя усмехнулся Тропотун – благодарил заместителя директора за предложенную его жене путевку, которую она, к величайшему сожалению не сможет принять из-за внезапного обострения хронического заболевания.

– Не сможет… – Повторил Тропотун и почти весело осведомился: – Что, Николай Григорьевич, война?

– По понял…

– Сомневаюсь. Но объясню: у меня появилась тенденция называть вещи своими именами. Оказывается, это трудно!

– Гм… да… пожалуй…

– Давайте отложим разговор о путевке до «после худсовета» – вдруг вы передумаете?

– Навряд ли, – облегченно отозвалась трубка, – но будь по-вашему!

Дверь приоткрылась и заглянула Любочка. Тропотун пригласил ее жестом. Вызывающе вихляя задом, она прогарцевала к его столу и подала папку с корреспонденцией. Положив перед собой папку, он насмешливо покосился на секретаршу и сказал: «Знаешь, детка, у тебя здорово получается это самое, – он поерзал в кресло, изображая вихляние бедрами. – И попка у тебя аппетитная – как у пупсика!»

Любочка растерянно шмыгнула носом. Ее удлиненные махровой тушью ресницы прямо-таки приклеились к под-бровьям, густо намазанным чем-то фиолетовым. Не мог Станислав Сергеич такого сказать, ну не мог! Было написано на ее физиономии.

– Я пойду… – неуверенно произнесла она и сделала шажок к выходу.

И тут Станислав Сергеич с размаху шлепнул девчонку по заду растопыренной пятерней. В воздухе аж зазвенело. Поросячье визгнув, Любочка подпрыгнула и сиганула к двери. Тропотун же гомерически расхохотался, испытывая небывалый подъем, ему показалось даже, что он не в кресле сидит, а завис над креслом, вроде наполненного водородом воздушного шара. Под распиравшим его тело напором эмоций он потянулся к пачке сигарет и закурил. Втянул с наслаждением ядовитую никотиновую струйку, вспомнил о Софье Ивановне, сделал еще пару затяжек и смял сигарету в пепельнице. Издыхая, окурок выплюнул облачко ядовитых газов и затих. А Станислав Сергеич уже находился в приемной. Хотя он вид имел рассеянный, однако боковым зрением видел укрывшуюся за похожей на детский органчик большой пишущей машиной Любочку, пальцы которой с кровавыми коготками судорожно ударяли в клавиши. Внутренне усмехнувшись, Станислав Сергеич чинно пересек приемную и – очутился в коридоре.