Фарисей

– Нет, Регина, я не помешался! – просмеявшись сказал он. – Спасибо тебе за простоквашу и заботу – иди спать…

Удивительно легко было у Станислава Сергеича на душе. Все происходило само-собой, даже помимо его воли – и в этом почему-то было ощущение беспредельного счастья. «В один прекрасный день, – читал он, – я стер в своем сознании все понятия. Я отбросил все желания, я отказался от всех слов, с помощью которых я мыслил и которые оставались при мне и в покое. Я чувствовал себя так чудно – как будто меня несет куда-то или я соприкасаюсь с какой-то неизвестной мне силой!., и чу! – я вступил. Я потерял ощущение границ своего физического тела. Конечно, у меня оставалась кожа, но я чувствовал себя стоящим в центре вселенной. Я что-то говорил, но слова уже потеряли значение. Я видел людей, подходивших ко мне, но все они, казалось, были одним и тем же человеком… И этот человек был я! Я никогда не знал этого мира. Прежде я думал, что был создан, но теперь я вынужден был изменить свое мнение; я никогда не был создан; я был вселенной; никогда никакого особого мастера Сасаки не существовало».

Он отодвинул рукопись и задумался. Чтобы по-настоящему овладеть практикой дзэна нужно лет тридцать… У меня… Неужели проживу эти последние месяцы в страхе? И постоянный гнет стыда за растраченную на пустяки жизнь… К черту все – благополучную карьеру и благоразумие! Следовать повелениям истинного «я» – в этом смысл существования. В эти месяцы я все переменю. Хочу правды. Требую правды. Жажду правды!.. И, будучи не в силах сопротивляться нахлынувшим чувствам, Станислав Сергеич поднялся во весь немалый свой рост, простер вперед руку и патетически воскликнул: «Правдыжажду! Правды!!»

Часть III Страстотерпец Станислав

Человек естественный

Сознание Станислава Сергеича с сожалением покинуло очарованную страну сна – и вот уже он пробудился в недрах мягкого импортного дивана. Пробудился – и вспомнил в с е… И тотчас, проникнутые величием переломного момента, мысли его приняли весьма своеобразное течение.

Вот он, апогей моей жизни!.. Думал Тропотун. Бурный, решающий день на работе, а дальше – больница и неизвестность. Хмм, неизвестность… Смерть, дорогой, смерть!.. Он усмехнулся с мрачным сарказмом, но тут же взял себя в руки и загнал поглубже эти парализующие волю мысли. Я живу, существую сейчас, здесь… Внушал себе он. Живу сегодняшним днем, длящейся теперь минутой. Я хочу очистить свою душу от спекшегося шлака суеты. Ныне и присно я правдив, бескомпромиссен и несгибаем – как… как… Аввакум!..

Но несмотря на грозный призрак смерти, а возможно и благодаря этому самому призраку, Тропотун вдруг ощутил радость полного освобождения от сковывавших его ранее условностей. Он словно перенесся в детство, когда еще не знал, что станет со временем солидным заместителем директора. Незамутненная рассудком щенячья радость заставила его скатиться с дивана кубарем и, восторженно повизгивая, кататься по чешскому мягкому паласу. Начальство – к черту! Притворство – к черту! Выкрикивал он, опьяненный свободой. Я – человек естественный!.. Тут он вскочил на ноги и, подскочив, ударил себя по ягодицам голыми пятками. Разбуженная шумом и непонятными выкриками мужа, Регина испуганно следила за ним из-за дверного косяка.

– Завтра! – крикнул он, смеясь над ее испугом. – Завтра в больницу! – и, проскочив мимо жены, затрусил в голубой сортир.

По дороге на службу Станислава Сергеича вдруг остановил клен. Клен был обыкновенный, каждое утро он проходил мимо него, не обращая никакого внимания на это, внезапно совершенно иначе увиденное им существо, зеленое, столь непохожее на человека. Тропогун осознал, что клен живой и клен на него смотрит. Это новое, ни на что непохожее ощущение вдруг сменилось другим, еще более сильным – ему захотелось бросить к чертовой матери все и податься куда глаза глядят. Он повернул назад, к дому, представляя себе, как натянет сейчас нищенское рубище и пойдет странствовать по Руси. Однако другой образ тотчас вторгся в его сознание: монументальное здание НИИБЫТиМа с фонтаном и ведущей к главному входу широкой лестницей с вазонами. Этот образ обладал огромной силой, потому что Станислав Сергеич явственно почувствовал, что здание наподобие гигантского магнита тянет его к себе. Несколько мгновений он колебался, потом медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и ноги, как бы даже против воли, понесли его в сторону института.

Ступив на казенное зеркало пола, отражавшее своды вестибюля, Станислав Сергеич немедленно натянул доброжелательно-значительную мину. Это сработал, мгновенно и автоматически, годами вырабатывавшийся условный рефлекс. Новым же было то, что он осознал наличие рефлекса, устыдился его и тотчас лицо его странно заволновалось, приняло выражение самое неопределенное и пожалуй легкомысленное.