Фарисей

Он усмехнулся печально: «Вера-Верочка… Здесь я разучился играть. Только отрешившись от мирской суеты можно постичь истинный смысл мироздания… Давай пройдемся?» – он потянул ее за руку вверх, и она послушно встала.

Они неторопливо двинулись тенистой липовой аллеей, затем повернули на заросшую травой дорожку, которая как-то незаметно перешла в окруженную роскошными сиреневыми кустами тропинку. Вера ушла в себя и не произносила ни слова. Тропотун то и дело испытующе взглядывал на нее, стараясь прочесть по ее сосредоточенному профилю потаенные мысли.

– Рядом с тобою мне хорошо… – задушевно и многозначительно сказал наконец он, прерывая неудобное молчание.

– Вот, принесла тебе, – она остановилась и стала торопливо доставать из холщового мешка пластиковый пакет. – Тут яблоки и российский сыр… – она стояла на тропинке, прижимая свой пакетик к груди, и вдруг заговорила, торопясь и перебарывая волнение: – Думала, когда шла, – увижу его и расплачусь! А потом повисну на шее и буду целовать… Плакать и целовать. Как видишь, не плачу… – закончила с иронией. Резко повернулась и зашагала быстро и не оглядываясь по тропинке между плотными зелеными стенами сирени.

Тропотун устремился следом. Стояла тяжелая душная жара, даже птицы и те умолкли. Разогретая листва одурманивающе пахла, в траве отчаянно стрекотали невидимые цикады, низко над землей проносились стрекозы, бабочки, какие-то жуки – словно справляли то ли бал, то ли шабаш.

– Присядем? – спросил Станислав Сергеич, приметивший в сиреневых джунглях скамью.

Вера молча села. Он деловито и уверенно устроился рядом, взял у нее пакет с яблоками и сыром и положил на сиденье. Потом обнял женщину за плечи и притянул к себе. Она не оттолкнула его, не дернулась, лишь губы медленно сложились в печально-насмешливую улыбку.

– Порядок, Станислав! – сказала она, поворачивая к нему лицо, и тихонько вздохнула. – Рассказывай, как твои дела?..

И только тогда он окончательно успокоился и стал описывать собственные переживания. Монолог его сводился к тому, что смысл бытия человеческого можно познать, лишь оказавшись на краю пропасти, ибо, только заглянув в бездну не-бытия, по-настоящему понимаешь, что… и тэдэ…

– «Раскрылась бездна, звезд полна. Звездам нет счета – бездне дна…» – продекламировала Вера.

– Тютчев, – с досадой сообщил Станислав Сергеич, задетый тем, что его уникальным ощущениям найдено какое-то адекватное стихотворное выражение.

– Ломоносов, – машинально поправила она, размышляя о чем-то своем. – Знаешь, Станислав… – неуверенно произнесла Вера и запнулась.

– Да?

– Нет… я так… – она сорвала травинку и нервно покусывала ее кончик, глядя в землю.

– Раз уж начала – продолжай!.. – требовательно заявил он.

Она быстро посмотрела на него и заговорила, не отрывая своего пристально взгляда от его глаз: «Когда мы познакомились с тобою, я даже чуточку в тебя влюбилась…»

– Я тоже был к тебе неравнодушен, – он пожал плечами, – собственно, и теперь…

– Именно. Ты был ко мне неравнодушен, – медленно произнесла Вера. – Но ты видел, что я в тебя влюблена, и потому шаг за шагом разрушал мое чувство, чтобы перевести нашу связь на безопасные, если так можно выразиться, рельсы! Я удобная любовница, не правда ли?.. Отдельная квартира, какой-никакой интеллект… Наверное не стоило об этом сегодня… Но я уверена, что ты поправишься, и все пойдет как прежде. Я хочу сказать, что не имею к тебе обычных бабских претензий. Твое семейное положение меня не волнует…

Не готовый к подобной обнаженности чувств, Станислав Сергеич выдержал драматическую паузу и проникновенно стал говорить: «Вера, милая, спасибо тебе за все! За откровенность эту тоже – ведь она подразумевает между нами доверительные отношения. В наше время это так важно!.. Трудно сказать, выйду ли я отсюда, из больницы… – он проглотил застрявший в горле комок и мужественно продолжал, – что делать – каждому свое…»

Любит! Она меня любит!.. Внутренне ликовал он. И не была влюблена, а любит теперь, сейчас – иначе бы не прибежала!

Тем временем он разглагольствовал, незаметно переводя разговор на более нейтральную и благодатную почву о смысле своего существования. А когда оседлал любимого конька, речь его обрела плавную законченность древнего оратора. Словно Станислав Сергеич был первым человеком на земле, который додумался до идеи, что жизнь каждого человеческого создания имеет свой особенный, нематериальный смысл, через который соединяется со смыслом существования вселенной, ибо… и пр., и пр. И в один прекрасный миг он вдруг ощутил, что Вера, наконец, прониклась чувством его избранности перед небом, осознала всю необычность его натуры – и самолюбие Тропотуна было вполне удовлетворено.

Держась за руки, они возвращались по центральной алее к главному корпусу. Неприятное чувство, возникшее у Станислава Сергеича, заставило его повернуть голову вправо – на скамейке, застыв как статуя, сидела Регина и неотрывно смотрела на них. Словно натолкнувшись на невидимую стену, Тропотун остановился, а Регина, упруго вскочив на ноги, быстро направилась к ним.