Фармацевт

Осиновые дрова в камине прогорели, угли подёрнулись белёсым пеплом, из-под которого лишь изредка выстреливали последние язычки голубоватого пламени. Приближался час полуночи. Вьюга за окном набирала силу, свистела в ветвях деревьев сада, плакала почти человеческим голосом. Ричарду даже казалось, что он разбирает в этом плаче невнятные слова. Чьи-то жалобы? Мольбы? Проклятия? Заклинания?

Стэнфорд недобро усмехнулся, поднялся из кресла, шагнул к окну. Он долго смотрел на своё отражение в тёмном стекле. Отражение двоилось в оконных рамах, и казалось, что там, в мутноватой зеркальной глубине, за спиной Дика стоит чья-то неясная фигура.

Стэнфорд подошёл к столу, погасил стоящую на нём лампу, вновь сел в кресло у камина. В кабинете сделалось темно, слабо багровеющие угли лишь усиливали мрак, наползавший из углов комнаты, спускавшийся с потолка. И тихо, хоть бы мышь зашуршала. Но даже мыши давно ушли из опустевшего Стэнфорд-холла.

Ричард сидел в кресле в расслабленной позе, глаза его были закрыты. Но он не спал. Мозг Дика интенсивно работал. Теперь Дик думал о событиях последних восьми месяцев. Который раз он искал в своих действиях и рассуждениях ошибку. Ричард не находил её. Ошибки не было! Как раз наоборот, во всём случившемся проглядывала железная закономерность, некая предопределённость, свидетельствующая о том, что избранный Стэнфордом путь был верным и высшие силы за него.

…Стэнфорд с самого начала понял: основу, структурный каркас будущей панацеи ему придётся синтезировать самому, тут природа ему не помощник, нет среди трёх её царств – минерального, растительного и животного – веществ с уникальными свойствами, нужными ему для решения сложнейшей задачи.

«Кстати, почему нет? Ведь, по Альберту Великому, в природе есть всё, умей только найти, – спрашивал себя Дик. И сам же отвечал: – Так было запланировано Творцом изначально. Чтобы панацея не попала в руки профанов. Были лишь подходы, приближения. Горный Старец… Молоко богини Кали… Необходимо надёжное промежуточное звено между природой и всемогущим лекарством для души. Необходим я».

Потом, когда каркас будет создан, он нанижет на него многие природные структуры: в ход пойдёт и сок листьев бетеля, и экстракт мексиканского кактуса, и хрящевая ткань морского ската-хвостокола, и многое другое. Ричард покроет скелет своего препарата мышцами, оденет кожей, вдохнёт в него жизнь. Но прежде нужно создать именно «скелет», тщательно, скрупулёзно и точно, не пропуская ни единой косточки. Приблизительный абрис этого структурного остова уже сложился в мозгу Стэнфорда, практическая работа должна прояснить его окончательно.

И работа в лаборатории на Сэвен-Дайелсе, что называется, закипела. Сам Стэнфорд и двое его лаборантов, Эдвин с Джозефом, проводили сложнейшие многостадийные синтезы, заставляли различные вещества вступать в самые причудливые реакции соединения, распада и обмена. Суть и смысл их работы, всю её головокружительную изощрённость вряд ли смогли бы понять и оценить даже самые образованные химики-органики и биохимики того времени. Да и сто лет спустя некоторые методические тонкости, применявшиеся Ричардом Стэнфордом, скорее всего, остались бы загадкой для учёных.

Дик тасовал получающиеся компоненты каркаса, объединял их в группы, снова разъединял, как будто раскладывал сложный пасьянс. Работа затягивала, завораживала его. Она не была похожа на одномоментный прорыв, на озарение, когда художник несколькими гениальными мазками создаёт основу будущей картины, а потом лишь дорабатывает её. На подобной волне вдохновения Ричард создал ранее «Tide» и гекатин.

Теперь всё было иначе. Его работа напоминала скорее вышивание гладью, где важна аккуратность и величайшее терпение.

И с каждым новым «стежком» этой химической вышивки, с каждым новым цветным стёклышком, укладывающимся в предназначенное для него место витража, получала всё новые подтверждения тревожащая его мысль. Мысль эта возникла у него впервые в хижине индуистского отшельника Баралти Сина, а окончательно оформилась в буддийском монастыре. Именно ей Ричард Стэнфорд поделился с ахатом – настоятелем, когда просил раскрыть ему тайны тибетской Книги Мёртвых. Тогда его рассуждения были чисто теоретическими, философскими… Теперь же их подтверждала практика.

По мере того как структурный остов будущей панацеи приобретал завершённость, Ричард всё более чётко осознавал: это – единственный путь, другой панацея быть не может. У задачи, которую он поставил себе, есть только одно решение. А значит, то пугающее свойство, которое пока виделось лишь в потенции, не случайно. Оно будет органически и неразрывно присуще его препарату, оно проявится в полной силе тогда, когда работа над панацеей будет окончена.

…Ричард открыл глаза, посмотрел на чуть мерцающие тёмно-багровые угли в остывающем камине, невесело усмехнулся своим мыслям. Пугающее ли? Зачем лукавить с самим собой, уже тогда, на раннем этапе работы, оно его вовсе не пугало!