Фарсы

Уитмор. Как, ты все еще не излечился от пристрастия к сочинительству?

Лаклесс. Сочинительство столь же неизлечимый недуг, как и подагра.

Уитмор. С той лишь разницей, что подагра — достояние богатых, тогда как поэзия — бедных. Во времена, когда ценятся просвещенность и утонченность и в почете остроумие, еще есть, черт возьми, смысл заниматься искусством. Но сейчас, когда предрассудки и борьба интересов подчиняют себе все на свете; когда просвещение в загоне, а остроумие непонятно; когда театры дают кукольные представления, а артисты распевают лирические песенки; когда столицей правят дураки — головой преуспеяния не добудешь! А уж если ты не можешь не писать, пиши всякий вздор, пиши оперы, пиши разную Херлотрамбу[18], учреждай молельни и проповедуй с кафедры несусветную чушь, — и ты всегда встретишь поддержку. Живи своими мелкими заботами, блуди и сквернословь, а если услышишь, что тебе рукоплещут, знай: тебе самое место в тюрьме, и не в карете бы тебе кататься, а ехать в повозке к месту казни!

Лаклесс. Что-то ты больно разгорячился, мой друг!

Уитмор. Виной тому моя дружба к тебе. Я не в силах спокойно слушать, как дураки (хуже того — кретины!) насмехаются над тем, кто мне дорог. Наблюдать, как какой-нибудь бесталанный субъект, который в Китае номер бы с голоду, не умея изготовить и простейшей игрушки, с важным видом покачивает своей пустой башкой, отвергая то, в чем ни черта не смыслит! Или когда женщины из пустого предубеждения против неизвестного им, но порядочного человека готовы оспаривать что-то, о чем и слыхом не слыхали. Если все же, вопреки моим доводам, ты решил заняться сочинительством, заведи себе патрона, сводничай при каком-нибудь титулованном ублюдке, пой ему дифирамбы и приписывай ему ровно столько добродетелей, сколько у него пороков. В этом качестве ты, возможно, обретешь поддержку его милости, его милость привлечет к тебе внимание столичного общества, и тогда пиши себе, пока хватит сил, вздор ли, дело — все сойдет!

Лаклесс. Ты, по-моему, слишком беспощаден к людям. Разве нельзя преуспеть в нашем обществе более достойным способом?

Уитмор. Скажи лучше — общепринятым. Солдаты и костоправы живут войной, адвокаты — людскими распрями, придворные — налогами, а поэты — лестью, не так ли? По мне, есть только две полезные профессии — земледелец и купец: первый выращивает для нас плоды на своей земле, второй — привозит их из-за моря. И как раз эти две профессии величают у нас низкими и презренными, а все прочие — славными и почетными.

Лаклесс. Но прошу тебя, уйми свой злой язык и посоветуй лучше, что мне делать.

Уитмор. Позволь, ты же молод и исполнен энергии, а в столице тьма-тьмущая разных богатых вдовушек.

Лаклесс. Но я уже помолвлен.

Уитмор. Тогда женись! Надеюсь, ты был не столь безрассуден, чтобы выбрать себе какую-нибудь нищенку?

Лаклесс. Увы, я поступил именно так. И притом я люблю эту девушку столь нежно, что не променял бы ее даже на вдову Крёза[19].

Уитмор. Тогда ты конченый человек. Из брачных цепей не вырвешься! Нет, видно, ты родился под несчастливой звездой. Мало того, что ты пристрастился к этим девяти оборванкам-музам, ты еще и жену себе подыскал им под стать.

Голос Марплея-младшего(снаружи). Пусть носильщики портшеза прибудут за мной к Сент-Джеймсскому дворцу[20]. А впрочем, пусть лучше подождут здесь!

Уитмор. Это еще кто такой, черт возьми?!

Лаклесс. Очень важное лицо, ничем не хуже гвардейского капитана.

Явление шестое

Лаклесс, Уитмор, Марплей-младший.

Марплей-младший. Приветствую разлюбезного мистера Лаклесса! Мое вам нижайшее почтение, сударь! Видите, дорогой, какую вы имеете надо мной власть. Я являюсь по первому вашему зову, хотя сейчас меня дожидаются при дворе несколько вельмож.

Лаклесс. Я весьма вам признателен. Понимаете, мистер Марплей, я сочинил трагедию и хочу предложить ее вашему театру.

Марплей-младший. Так пришлите ее мне, и я выскажу вам свое о ней мнение. Если только она поддается переделке, я охотно приведу ее в надлежащий вид.

Уитмор. Как вы сказали, сударь: поддается переделке?

Марплей-младший. Ну конечно. Переделки всегда на пользу! Как бы хороша ни была пьеса, без переделки она не годится.

Уитмор. Очень странная мысль!

Марплей-младший. Вы когда-нибудь сочиняли, сударь?

Уитмор. Нет, сударь, бог миловал!

Марплей-младший. Что ж, сударь мой, воля ваша. Когда вы надумаете сами сочинить пьесу, вы поймете, что она нуждается в переделках. Возможно, вам это покажется удивительным, сударь, но я переделывал и Шекспира.

Уитмор. Отчего же, и его можно.