Фарт

И Пучков отправился на дежурство с сознанием своего превосходства, своей силы и своей правоты. Любящий пофилософствовать на житейские темы, он не знал сомнений, не знал колебаний и с комсомольской трезвостью был убежден: миром правит справедливость, чему простое и ясное основание — здравый смысл.

XXI

На открытой горной поляне, кое-где поросшей кустарником, среди отрогов хребта находилась угловая станция, на которой подвесная канатная дорога поворачивала к обогатительной фабрике. Вагонетки проходили угловую станцию, не останавливаясь и не расцепляясь с тяговым канатом. Это была автоматическая станция: она работала без обслуживающего персонала.

Тихим ранним утром на шоссе возле тропы, которая вела к угловой станции, остановилась грузовая машина. Вздрагивая от утренней сырости, рабочие подвесной дороги выгрузили из кузова цепные ключи, молотки, кувалды, старый коллективный вещевой мешок с провизией. Дальше в горы машина идти не могла.

— Инструмент давайте ко мне, на багажник, — сказал Бетаров, останавливая мотоцикл возле грузовика.

Пожилой рабочий Мергиев и помощник старшего мастера Савельев увязали на багажнике нехитрый инвентарь; рабочий Тарасов, бывший сельский кузнец, медлительный и могучий, вскинул на плечи вещевой мешок.

Не спеша рабочие двинулись по едва заметной тропе в горы. Шаркая по траве то одной ногой, то другой, Нестор Бетаров обогнал их на вихляющем мотоцикле. Промерзшая за ночь трава хрустела под его шинами, как станиоль.

По ложбине, полого поднимающейся в гору, Нестор объехал крутой склон, миновал одну возвышенность, другую. Вокруг синели отроги хребта, в ложбинах лежал ночной туман, на дальних вершинах нестерпимо сверкал снег, розоватый от утреннего солнца; снеговая линия была низка, с каждым днем она опускалась все ниже и ниже.

Нестор Бетаров приостановился и поглядел вокруг. Здесь, в горах, глубокая осень, скоро придет зима, а где-то совсем близко, если считать по прямой, лето в разгаре, зеленеют на берегу моря курортные города, люди купаются, загорают на пляже. Что же, зато какая здесь красота! Все ближние склоны в рыжем и красном цвете, точно огнем горят.

«Эх, был бы я художник, каких бы картин ни нарисовал! — подумал он, вздыхая. — А дышится как легко! Нигде здоровому человеку так хорошо не дышится, как в горах…»

Поблекшая, увядшая, схваченная ночными заморозками трава быстро отходила на утреннем солнце, и, когда Бетаров подъехал к угловой станции, она уже не хрустела, а стегала мокрыми прядями по его ногам, по колесам мотоцикла.

На шум мотоцикла из дверей угловой станции, расположенной на металлических опорах на уровне канатов подвесной дороги, выглянул Андрюшка Кондратьев, тот самый парень, которого отучали от бахвальства и брехни с помощью танкового магнето. Он приехал сюда по воздуху на служебной вагонетке и привез новый подшипник для поворотного блока, масленку и жестяную банку с солидолом.

— Товарищ Бетаров, здоро́во! Хлеб вам да соль! Прибыли, значится? — закричал Кондратьев веселым, свойским голосом, но его сонное, унылое лицо при этом нисколько не оживилось.

Он стоял в дверях будки, держась руками за поручни отвесной металлической лестницы, и смотрел, как Нестор ставит у подножия эстакады мотоцикл.

— Ну как, Кондратьев, стучит? — спросил снизу Бетаров.

— Стучит, будь он неладен. И греется. Контргайка прямо горячая стала, честное слово.

Бетаров быстро влез наверх.

Вагонетки входили на станцию с одной стороны пустые, с другой — груженые, постукивали на стыках ведущих канатов с рельсовыми путями станции и расходились в разные стороны с каким-то деловым, важным видом.

Бетаров прислушался к стуку подшипника поворотного блока.

— Полетел подшипник, явное дело, придется менять.

Он сделал попытку на ходу отвернуть длинным ключом контргайку поворотного блока. Это ему не удалось. Он бросил ключ и, зачерпнув пригоршню руды из проходящей вагонетки, подкинул ее на ладони.

— Вот она, чертяка, наша ценность! — сказал он.

Тем временем подтянулись остальные рабочие.

— А ты уже тут, Кондратьев? Как доехал в служебном вагоне? Остановку не проспал? — спросил снизу Савельев.

— Он теперь у нас отученный спать, — сбрасывая на траву вещевой мешок, заметил Тарасов. — Верно, Андрюшка? Ты где там?

Кондратьев подошел к дверям будки.

— Отученный, верно, — подтвердил он своим унылым голосом. — Отучали от брехни, а лишили сна, черти немытые!

— Обратно брешешь. Спать ты здоров, как сурок зимой, — сказал Тарасов.

— Ну и брешу! И буду! Говорить правду я зароку не давал. Понял? — огрызнулся вдруг Кондратьев. — Не обязывался балакать одну правду! Скукота, понял?

— Видали! Вот змей! — удивился Тарасов.

— Артист, — сказал Савельев.

В брезентовом, парусящем на ветру плаще, быстрый и ловкий в движениях, как Бетаров, он поднялся к нему на эстакаду, и они вместе стали осматривать поворотный блок.