Фарт

Катенька очень переживала известие о том, что вся ее партия деталей забракована. Ей казалось, что она работает как надо, была уверена, что соблюдает необходимые допуски, и вдруг такой неожиданный, такой неприятный конфуз.

Цеховое начальство, Климцов и даже сам директор ее утешали как могли, успокаивали, уверяли, что это недоразумение, придирки заказчика, все обойдется и никто не посмеет ни в чем ее упрекнуть.

А вот родной муж Катеньки, Гошка Севастьянов, не стал говорить, что это недоразумение, что все обстоит благополучно. Со свойственной ему прямотой Севастьянов без обиняков сказал Катеньке:

— Видишь, я предупреждал. Все твои старания — сплошная липа. Тебя начальство использует для своих целей. Авторитет с твоей помощью хочет заработать. Ясно, как яйцо.

— Много ты понимаешь!.. — огрызнулась Катенька.

— Для повышения производительности можно научиться работать на нескольких станках — такие вещи известны. Можно освоить несколько профессий, придумать метод для повышения скорости работы, но основное не изменяется: станок должен быть точно выверен, по всем правилам налажен.

— Без тебя известно.

— Кому известно, а кому, видно, не очень… Налаживать шлифовальный станок и давать на нем массовую и высококачественную продукцию один человек не может. Тут особая специфика, поскольку речь о шлифовальном станке. Иначе получится пшик, и только!

Катенька слушала Геннадия и отвечала ему с раздражением. Вечно он ее учит, — а что он понимает сам? Но оттого, что на самом деле ей нечего было возразить, раздражение ее все возрастало. Против выводов Геннадия восставало все ее существо. Всем своим сердцем она верила в свою правоту, в то, что она — новатор производства. Какое право он имеет начисто это отрицать? Она и мыслей не допускала, что стала жертвой чьих-то корыстных побуждений. И ее лишь пугало, — почему она не может доказать, что упреки Геннадия несправедливы? Почему? И она старалась не слушать его, сердилась, даже принималась плакать, но, убежденно веря в свою правоту, она не задумывалась о вероломстве людей, о том, что, может быть, действительно кто-то использует в своих интересах ее доверчивость, что в один прекрасный день перестанут в ней нуждаться и предадут ее без зазрения совести. И она считала твердо: Гошка не прав!

Серый, недалекий парень, он попросту не понимает ее. Он не способен смотреть вперед по-современному, она жестоко ошиблась в нем, — только одна эта обидная мысль все упорнее, навязчивее овладевала Катенькой.

Правда на стороне тетушки. Не понимая ничего по существу, она инстинктивно чувствовала, что такой человек, как Гошка Севастьянов, в мужья Катеньке не подходит; он ей не пара.

Так думала Катенька о Севастьянове, о себе.

Начались ссоры, семейные скандалы.

Как-то Геннадий сообщил Катеньке, что собирается поступать в вечернюю школу рабочей молодежи.

— Зачем? — спросила Катенька, поджимая губы и окатывая мужа ледяным взглядом. — Работаешь сталеваром, как будто на хорошем счету. Материально — обеспечен. Чего тебе не хватает? Школьник ты, что ли? Взрослый человек, а ведет себя, как мальчишка!.. Не понимаю я этого.

— Я — сталевар и бросать специальность не собираюсь. Но у меня только шесть классов школы.

— Ну и что с того? Чтобы варить сталь, большего не требуется. У меня семь классов, из восьмого ушла, а смотри, чего достигла.

— Достигла? — с кривой усмешкой переспросил Севастьянов. — Головокружения от успехов достигла — и больше ничего…

Окончательный разрыв произошел однажды вечером, когда Севастьянов спросил:

— Почему не готовишься к выступлению на конференции? Разве решила не выступать?

— Как так не выступать? Конференция созывается, можно сказать, в мою честь, а я выступать не буду?

— Так нужно подготовить выступление. Времени осталось немного.

— Выступление подготовят. Три человека занимаются — заместитель начальника цеха, парторг и товарищ Климцов.

— Подготовят без тебя?

— Конечно! Это очень ответственное выступление. Они лучше сделают, чем я сама.

— Они напишут, а ты выступишь?

— Да, как полагается.

— И не стыдно выступать с чужого голоса?

— Да ты что, с ума сошел? Как это «с чужого голоса»? Я ведь не просто от себя буду выступать. Буду обобщать опыт. Это политическое выступление, ответственное, мог бы понять.

— Дрессированная мартышка ты, вот кто! — с сердцем сказал Севастьянов.

— Ах так? Начинаются оскорбления? Тогда вот что, — сказала Катенька, и голос ее окреп, глаза смотрели холодно, отчужденно, горели злым, нефритовым блеском, и только руки выдавали волнение: дрожали пальцы, и она то сжимала, то разжимала кулаки. — Давно думала — нам вместе не жить. Ты не понимаешь меня и не хочешь понять, только оскорбляешь… Видно, мы не пара!

Она кинулась к шкафу и стала вынимать вещи.

С удивлением Севастьянов смотрел на Катеньку. Он еще не верил, что действительно она решила — им вместе не жить. Он отвернулся, сделал вид, что читает.

Катенька вынула платья, из ящиков шкафа вынула белье, вынула выходные туфли. Из-под кровати вытащила старый чемодан.

Тогда Севастьянов поднял голову: