Фартовый человек

– Надо было ему по морде, – сказала Настя мстительно. – Чтобы сполна, развратник, осознал равенство полов.

– Нет никакого равенства, – отмахнулась, как от неразумной, комендатша и снова набрала в рот чая. – Это в тебе все по молодости разная глупость бродит, Настасья. Замуж выйдешь, быстро окоротишься.

– Значит, не выйду! – заявила Настя. – Вот еще, «окоротиться». Другие пусть окорачиваются, а я не буду!

– Надо такого найти, чтобы понимал, – вставила Ольга.

– Да где ты такого найдешь! – всплеснула руками комендантша. – Ты для начала сыщи хотя б непьющего. Сейчас даже евреи пьют. Добывают водку и сами же и пьют. Ввели народ в сущий грех.

Ольга замолчала.

Комендантша продолжала:

– Все потому, девочки, что Маруся как женщина очень горячая. Я ей так и говорю. Ты, говорю, Маруся, как женщина очень горячая, с этого все твои беды… Снасильничают ее в сумасшедшем доме, а она и знать не будет. Ей без мужчины плохо.

– Неужто от этого рассудок теряют? – спросила Настя. Неудавшаяся карьера проститутки утвердила ее в противоположном мнении.

– Сама же видела… – указала комендантша.

Настя озадачилась и замолчала, обдумывая что-то.

– А где теперь Маруся? – спросила Ольга.

– Спасибо, Ефим Захарович выручил, – с сердцем произнесла комендантша, – мне ведь сумасшедшую в общежитии держать не позволят, а на улицу такую тоже не выставишь. У Ефима Захаровича знакомства. За несколько часов все устроил. Золото человек, хоть и еврей, – прибавила Агафья Лукинична. – Евреи все друг за дружку держатся. Вот бы так нам, русским. У Ефима Захаровича знакомый есть, Раевский по фамилии, а у того дядя комнату сдает на Петроградской. Удачно сложилось. А водочки у вас, девочки, часом не припрятано? Я б сейчас, наверное, выпила.

Глава тринадцатая

Раевский, чернявый, вертлявый, лет тридцати, производил впечатление нездорового и очень нервного человека. Глаза у него все время шарили по сторонам, как будто отыскивая, на чем успокоиться, и бесконечно не находя искомого. В противоположность ему Ефим Гольдзингер выглядел солидно и внушал уверенность с первого же взгляда. Даже странно казалось, что Раевский никак не обретал в нем нравственной опоры.

Раевский согласился принять участие в устройстве несчастной Маруси Гринберг. Дядя его, доктор, владелец большой квартиры на Петроградской, держал частную практику и пользовался определенной популярностью. Раевский считал его буржуем, потому что дядя прятал от него морфий и не пускал к себе в кабинет. Через Марусю Раевский рассчитывал сделаться завсегдатаем дядиной квартиры. Он даже внес деньги за первый месяц Марусиного проживания. Фима, в свою очередь, обещал подыскать Марусе работу, например, в кинематографе «Аквариум» – уборщицей или билетершей.

Оба приятеля, обмениваясь замечаниями о том, как каждый из них намерен осыпать несчастную Марусю благодеяниями, приятно прогулялись до Петроградской. Доктор Левин, дядя Раевского, обитал в районе, где сохранялись все признаки глубокой русской провинции. Дыхание столичного города почти не долетало сюда; тут и там можно было видеть дощатые заборы и деревянные строения. Впрочем, дядин дом был каменный, постройки начала века. Отчасти он напоминал средневековый замок, таким суровым был его фасад, сложенный из серого булыжника.

Доктор Левин согласился пустить жиличку и приглядывать за ней. Ему не чужда была снисходительность к человечеству в лице отдельных его, пусть даже и заблудших, представителей. Впрочем, снисходительность эта, полностью пренебрегая святостью родства, упорно не распространялась на Раевского; тот по-прежнему оставался отлучен от дядиных запасов морфия и потому невыразимо страдал.

* * *

Начало лета в Петрограде было как неожиданный праздник, и бледные жители бывшей имперской столицы, чахнущего в болотах града, передвигались по улицам с робкой радостью, словно гости, забредшие к соседям занять соли и вдруг угодившие на свадьбу. Ольга несколько раз сходила в ресторан с Фимой, а потом, к большому неудовольствию своего родственника, совершенно помирилась с Алешей. «Гляди, Роха, ведь он тебе не пара», – предупредил Фима.

Ольге не нравилось обращение «Роха», не нравилось и покровительственное отношение к ней Фимы, поэтому она только пожала плечами и выставила Фиму за дверь, сославшись на то, что хочет читать книгу.

Алеша должен был прийти с минуты на минуту. Фима об этом не знал, но догадывался каким-то звериным чутьем собственника, поэтому медлил, топтался на пороге, придумывал предлоги задержаться и даже пару раз возвращался, якобы что-то забыв. В конце концов он все-таки столкнулся с Алешей в дверях и, сладко улыбнувшись, удалился.

Алеша спросил Ольгу, входя:

– А что это он? И смотрел так сердито, точно мерку для свадебного костюма с меня снимал.

Ольга надулась:

– Он мой родственник.

Алеша засмеялся:

– И что с того, что родственник? Что он на меня так смотрит?

Ольге не хотелось обсуждать Фиму, поэтому она сказала: