Фарватер

  На время нашего путешествия я ни с кем не виделся – он все еще делал вид, что забыл о моем существовании. Тогда я тешил себя надеждой, что так оно и есть, и мне не придется снова увидеть его рожу. Хотя я бы многое отдал, чтобы сцепиться с ним в последний раз… Чтобы усилить эту иллюзию, он решил заморить меня голодом и жаждой. Но как вы понимаете, это была только видимость. Рейс наш был недолгим, и для меня оказалось делом весьма простым прожить в одном положении без жратвы, с дырой в голове несколько дней. Но даже для меня, с моим “бычьим” здоровьем, это не обошлось без последствий. Так что на свет Божий я вышел в полусне и с завязывающимися в якорный узел ногами. Естественно, я не сопротивлялся, когда меня опять куда-то поволокли.

   Под воздействием выплеснутой на меня воды более-менее оклемавшись, я обнаружился в какой-то дыре, напоминающей кутузку. Передо мной стоял человек, в котором я признал судового бухгалтера с “Победителя”.

– Так, Дюк, ответишь мне на парочку вопросов, хорошо? – сказал он, поставив ведро и беря какой-то букварь. – Если ты не можешь говорить, качай головой, хорошо?

– Что?

– Начнем. Как ваше имя?

– Что?

– Слушай, а Дюк – это полное имя? Пусть будет полное. А фамилия… Как там тебя рогатые окрестили? “Бешеный”? Так и запишем, – ответил он сам себе и чиркнул что-то в свою книжку. – Осознаете ли вы, за что вы тут?

– Что?

– Хорошо. – Чирк пером. – Признаетесь ли вы в своих преступлениях?

– Что?

– Признаетесь. И последний: нуждаетесь ли вы в исповеди?

– Что?

– Не нуждаетесь. Благодарю, удачи, легкого пути и прочее и прочее. Пока, – он повернулся, собираясь выйти, но я крикнул:

– Рэн, да будь ты человеком, стой!

Он нетерпеливо обернулся и спросил:

– Чего тебе?

– Что происходит, где я? – Я потянулся было приложить руку ко лбу, но тут же обнаружил, что не могу.

– Я собрал нужную информацию, место говорить не велено. Еще что?

– Это у меня такой суд или он все-таки будет ждать меня позже?

Он усмехнулся.

– Дюк, ну какой к чертям суд?? Как будто кто-то тебя не знает. Устраивать суд в твоем случае – лишняя трата денег. Ну давай, скажи, что невиновен.

– Где командир?

– Какой командир?

– Ну, мой, какой ж еще?! Или как он там сейчас называется? Контр-адмирал, вице?..

– Уже вице. Не знаю. Он высадил тебя тут, рассказал все о тебе здешним властям и ушел. Это все?

– У него были какие-нибудь поручения про меня?

Он скосил на меня взгляд.

– Честно? Были.

– Какие?

– Ну… Вообще-то… он просил… по возможности не дать тебе откинуться быстро.

Я не сдержал болезненный стон.

– У тебя есть оружие?

– Допустим. Думаешь, я дам его тебе?

– Не надо. Застрели меня.

Он выглядел напуганным.

– Дюк, ты чего?..

– Того, пристрели меня, ну! Пожалуйста, Рэн, умоляю, закончи это! – взмолился я. – Скажи, что я напал на тебя, или чего-нибудь еще… у вас хорошо получается врать…

– Нет… – он в ужасе попятился. – Я… нет, я не… не могу, прости.

С этими словами он поспешно вышел.

   Спустя какое-то время, я даже не скажу, в тот же день ли это было, или год прошел, какое-то человеческое существо снова заявилось туда. Даже если бы это был вице-адмирал собственной персоной, я бы не узнал его. Что мне там говорили, я не слушал. Я готовился к смерти. Вот и представьте себе мое удивление, когда прозвучало известие, что мне дарована жизнь. Если только тюремную жизнь можно назвать жизнью, конечно. Да-да, мне повезло из будущего висельника превратиться в каторжника, поздравьте меня! Такое милосердие ко мне проявили вовсе не от большой любви. Из-за войны им нужна была мускульная сила, поэтому еще жизнеспособных мужчин отправляли на каторгу. То же случилось и со мной. Так, по крайней мере, мне сказали.

   С того самого момента, как мне сказали, что моя жизнь продолжится, во мне снова пробудилось желание отомстить. “Он просил не дать тебе откинуться быстро”. Я был слишком опасным преступником, меня не могли помиловать! Если только он не приложил к этому руку… Еще более страшная, чем раньше, ненависть переполнила меня. Она помогла мне скоротать время, но в то же время заставляла мои внутренности пылать адским огнем. Я вспомнил клятву, данную много лет назад, еще в молодости. Тогда мне не хватило духу ее исполнить, но теперь… Я убью его, думал я. Эта мысль дала мне новый повод жить. Да, я убью его.