Фашисты

Минут через пять раздался звонок в дверь, прервав их тупой разговор. Соседка вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Кучеров встал. Потом снова сел. Из прихожей послышались голоса. Парень что–то быстро говорил извиняющимся тоном. Но это продолжалось недолго. Она вдруг заорала:

— Идиот!

И громко хлопнула дверью. Кучеров опять встал. Соседка пришла в комнату и показала ему какую–то жёлтую трубочку.

— Смотрите, что этот идиот привёз. Электронную сигарету. Я огня просила, а не это. Он говорит, мне надо бросать. Мудила! Может, вы хотите?

— Спасибо. Откажусь.

— Кретин! Ну не кретин ли?

Она распахнула окно и вышвырнула электронную сигарету. Немного отдышалась.

— Извините, разозлил своей тупостью.

— Я понимаю.

Кучеров представил, как соседка высовывается в окно и кричит во всё горло:

— Да неужели ни у кого нет огня, суки?

Он хмыкнул.

— Вы чего? — спросила соседка.

— Глупая ситуация.

— Да, вы говорили. Правда, вы сказали, что ситуация нелепая. Но теперь она стала глупой. Спасибо этому идиоту.

— Зря я вас дёрнул, конечно. Извините. Я пойду.

— Если вдруг что–то придумаете, возвращайтесь. Или вдруг огонь найдёте.

— Само собой.

— А если я что–то выдумаю, тогда я вам позвоню.

— По рукам.

На пороге Кучеров задержался и спросил:

— А тот анекдот, который вам понравился, он про что? Помните?

— Конечно. Лежат в кровати мужчина и женщина. И женщина говорит: «Мы встречаемся несколько лет, спим, гуляем, в кино ходим, потом расстаёмся. Может, поженимся?» А мужчина отвечает: «Да кому мы нужны?»

Кучеров поднялся к себе. Побродил по квартире. Несколько раз зажигал и гасил свет. Выпил ещё немного водки и закусил сыром. Потом залез под одеяло. От скуки пытался представить, как стаскивает с соседки трусы. И ничего не чувствовал.

Элегия

За сорок минут до окончания смены Феликс Кольцов задремал и увидел чудесный сон. Как будто он командир гусарского эскадрона, преследующего наполеоновскую армию. Верхом на белом мускулистом коне Феликс врывается в польскую деревню. Но французы бежали, и драться не с кем. Навстречу освободителям выходят местные жители. Среди них Феликс замечает молодую грудастую бабу. Она стоит в стороне и время от времени бросает на него кокетливые взгляды. Он подъезжает к ней, пришпоривает коня и соскакивает на землю, топнув сапогами.

— Как звать тебя, баба? По–русски понимаешь? — спрашивает Феликс, трогая рукоять своей большой грозной сабли.

— Не разумею, — говорит она, отворачивая раскрасневшееся круглое личико.

Феликс берёт её за руку и ведёт в укромное место. И вот они уже лежат на сеновале. Полька задрала юбку и раздвинула ноги. За стенами слышны крики и победная пальба из ружей и пистолетов. А у Феликса стоит так крепко, что даже немного больно. Ворча и обзывая бабу, он стаскивает шаровары, подштанники, путается и никак не может высвободиться. Полька уже не в силах ждать. Постанывая, она ласкает себя, облизывает пальцы и нетерпеливо дрожит. Феликс наваливается на неё, начинает вводить и тут откуда–то с небес раздаётся крик, который сметает весь этот восхитительный мир к чёртовой матери.

— Концов, подъём!

Феликс, испытывая муку, открыл глаза. Перед ним стоял сменщик, бывший сотрудник патрульно–постовой службы Капитоненко.

— Я же просил вас не коверкать мою фамилию, — отозвался Феликс, сдерживая зевок.

— Ну чего ты обижаешься, — сказал Капитоненко. — Я ж шутя, любовно. Знаешь, что с обиженными делают? Скажи, знаешь или не знаешь?

— Воду возят, — ответил Феликс.

— Не только. Их ещё… — и заорал: — … ебууууут!

— Перестаньте. Что за манеры у вас?

— Ты вообще шуток не понимаешь.

Капитоненко вытащил из ящика стола журнал обхода территории и быстро просмотрел.

— Ага, ага, всё верно. Ничего не забыл.

Первые смены Феликс забывал делать записи.

— Окна закрыты?

— Разумеется.

— Сигнализация не срабатывала?

— Нет.

— В пожарку отзвон делал?

— Безусловно.

Бывший пэпээсник задумчиво погладил пышные усы. И опять заорал:

— А чего стоишь тогда? Скачи домой.

— До свидания, — пробормотал Феликс, взял сумку и вышел.

Он стеснялся идти по улице в дурацкой форме охранника. Но переодеваться в присутствии неотесанного болвана Капитоненко Феликс стеснялся ещё больше.

«А нечего было дрыхнуть, теперь так и иди, позорься», — укорил он сам себя, ковыляя вдоль высокого фабричного забора к трамвайной остановке. Стояло позднее октябрьское утро выходного дня. На тёмном асфальте лежали жёлтые и красные листья. Навстречу шла женщина лет тридцати, с собачкой на поводке. Показалось, что незнакомка посмотрела на него насмешливо.