Фашисты

Война… приучила и юношей, и взрослых к каждодневному использованию обычного и необычного оружия. [Она] восхваляла индивидуальные и массовые убийства, шантаж, аресты, издевательства, пытки пленников, карательные экспедиции, групповые казни. В целом [она] создала ту атмосферу, в которой только и могла беспрепятственно расти и развиваться бацилла фашизма (цит. по: Nolte, 1965: 144).

Организованное парамилитарное насилие эти фашисты воспринимали положительно, как благое дело. Джентиле (Gentile 1996) приводит слова множества официальных идеологов, с пафосом говорящих о духовности парамилитаризма. Можно только задаваться вопросом, как воспринимали их слова юные головорезы, стоящие перед трибунами в первых рядах! Бальбо, лидер сквадристов, был чуть более практичен. Он сам воевал, имел фронтовые награды, и вот какие мысли поверял он своему дневнику: «Воевать, сражаться — и вернуться домой, в страну [премьер-министра] Джолитти, заменившего все идеалы сухим деловым расчетом? Нет: лучше все отринуть, все до основания разрушить, а затем обновить». Насилие, писал он, «самый быстрый и решительный путь к революционной цели. Долой буржуазное ханжество, долой сентиментальность: лишь действие, прямое и резкое, лишь стремление к цели любой ценой!» (Segrè 1987: 34). Он тоже верил, что, командуя своими головорезами, служит высокой цели. Сквадристов он называл наследниками «святой черни Гарибальди», краснорубашечников, освободивших Италию от иноземного угнетения, — аналогия, которую часто проводили фашисты.

Кроме того, парамилитаризм предлагал конкретную и всеобъемлющую социальную идентичность. Солдаты, вернувшиеся с войны, были молоды, по большей части неженаты, с малым опытом на рынке труда, плохо интегрированы в местные общины, связанные семейными, профессиональными, религиозными узами; они склонны были ассоциировать себя с нацией в целом, которую и воплощала массовая армия (Linz, 1976: 37). В партийных документах члены фашистской партии именуются arditi, но каких-либо иных классовых или профессиональных определений там нет — как будто этим их социальная идентичность и ограничивалась (Misefari, Marzotti, 1980). Многие из них, быть может, никогда не работали, не имели семьи и, соответственно, не могли идентифицировать себя как-то иначе. Умения их ограничивались военными навыками, ценности — милитаристскими идеалами; социальная жизнь их проходила в рядах сквадристов, там они испытывали чувства боевого братства и причастности к великому делу. В отличие от нацистов, у итальянских фашистов партия и парамилитарные отряды обычно даже не разделялись: всех местных партийных активистов сокращенно называли «сквадристами». Таска (Tasca, 1976: 345; ср. Lyttleton, 1987: 46–49, Snowden, 1989: 157) заключает, что фашизм и был парамилитаризмом, обрушивающим воинственную ярость на своих политических противников. Однако дисциплина (иной раз довольно условная), часто — постоянное проживание в казармах, безжалостные расправы с «изменниками» играли и еще одну важную роль: принудительно социализировали самих молодых фашистов в духе коллективного насилия. Сквадристы заменяли молодым фашистам работу, общину, церковь. Отряды боевиков структурировали жизнь своих членов и формировали их психику, приучая наслаждаться насилием. В своей риторике фашисты превозносили философию действия. Парамилитаристы воплощали ту же философию на практике. При этом они подчиняли своему фашистскому диктату и других. Именно это двойное подчинение товарищей и врагов здесь, как и в других, более крупных парамилитарных формированиях фашистов, вело к успеху.