Фата-моргана любви с оркестром

Йемо Пон спросил про море, друг начал руками показывать, какие огромные и свирепые волны в Тихом океане, и тут из вагона-ресторана вышел на перрон Фелимон Отондо, боксер полутяжелого веса, любимец Пампа-Уньон.

Силач с взъерошенными волосами, сломанным носом и большими оттопыренными ушами держал в одной руке огромный чемодан, а в другой — бутылку пива, и обводил толпу остекленевшим пьяным взглядом. Он коротко кивнул паре знакомых, долгим глотком допил пиво, забросил бутылку на шпалы и медленно, словно зверь ленивец, вздымая облачка пыли, направился по грунтовке в селение. Йемо Пон долго глядел вслед залитой солнцем фигуре: спина была широкая, как мешки с селитрой, перевозимые товарняками, поступь — неповоротливая, будто у циркового медведя.

Вот зачем Йемо Пон явился в пансион: предупредить друга, чтобы тот был начеку, потому что в город вернулся жених сеньориты Голондрины дель Росарио. Если огненноголовый трубач случайно не знает, жених у сеньориты — борец, да еще из задиристых. У него руки — как лопаты для щебня, а удар — коня с ног свалит. Он видал, как тот дерется на ринге, да и на улице тоже, по-чилийски, один против нескольких соперников.

Бельо Сандалио нахмурился и спросил, откуда Йемо Пону знать, что этот малый — жених сеньориты Голондрины.

— Потому что раньше он ее встречал из театра, — сказал Йемо Пон.

А потом, лукаво подмигнув глазенками, похожими на щели копилки, добавил:

— Хотя на него она так никогда не смотрела, как на тебя.

Они уселись на крылечке пансиона и заговорили про фильмы и про цирк. Йемо Пон рассказал про льва, который убил укротителя.

— Зверей нужно остерегаться; в самую неожиданную минуту в них может проснуться человеческая природа, — задумчиво сказал Бельо Сандалио, внезапно помрачнев.

В ответ на вопросительный взгляд мальчонки он вновь улыбнулся, быстро встал и хотел распрощаться. Но вдруг вспомнил про сияющий шар, который видел на днях над городом.

— Это шары моего дядюшки Лана, — подтвердил Йемо Пон.

— То-то мне казалось, ты мне говорил уже, — сказал трубач. И захотел узнать про дядюшку поподробнее.

Дядя Йемо Пона был одинокий, тщедушный китаец. Он плохо одевался и носил длинные волосы. В селении этого молчаливого и таинственного безумца звали Китаец-с-Воздушными-Змеями. Каждый год 10 октября, в День Китая, он сооружал и запускал великое множество искусных змеев, точнее, цветных драконов, приводивших в восторг ребятишек. В последнее время он увлекся запуском бумажных шаров, освещаемых изнутри свечами. «Мать говорит, он человек никчемный», — сказал Йемо Пон. Дядюшка не мечтал разбогатеть, как прочие его земляки. Работал только пару часов по утрам, разносил по домам воду в бадьях из резервуаров на железной дороге. Все остальное время мастерил змеев, ракеты, шары и вообще все, что могло взлететь. «Это мой самый любимый дядя», — тепло сказал Йемо Пон. Он набрал воздуху и собирался уже продолжать подробный рассказ про удивительную дядюшкину жизнь, но тут трубач похлопал его по плечу и сказал, что разговор пора бы сворачивать, а то ему нужно готовиться к репетиции.

— Литр-банда! — засмеялся Йемо Пон.

Вернувшись в комнату, Бельо Сандалио прилег и задумался о том, какие повороты закладывает жизнь. Всю ночь он ломал голову над тем, как бы подговорить Даму за Фортепиано поучаствовать в одном верном дельце, а тут неожиданно малец, который под стол пешком ходит, племяш местного сумасшедшего на дом доставил ему ключ к загадке. Достопочтеннейшую сеньориту Голондрину дель Росарио ему предстояло убедить сделать три вещи: одеться мужчиной, взобраться на заднюю стену дома и спуститься в «Тощего кота», в борделе аккомпанировать ему на пианино во время вечеринки, заказанной самыми влиятельными гринго Селитряной компании, разнузданной закрытой попойки, на которую специально привезут лучших шлюх из Каламы и Антофагасты. И всего-то.