Фатерлянд

Он жил в парке Рёкюти уже полтора года. Парк представлял собой широкую полосу земли, идущую по обе стороны границы между Йокогамой и Кавасаки, и служил самой большой, как выражались в народе, «жилой зоной» для бездомных. Шестиметровый забор тянулся около трех километров вдоль травянистого пространства шириной в три-четыре футбольных поля, пересеченного беговыми и велосипедными дорожками. С севера и юга парк обрамляли деревья, за которыми шли жилые кварталы. Восточную сторону парка когда-то занимали спортивные площадки, однако с прибытием сюда полчищ бездомных от них остались одни воспоминания. Стойки футбольных ворот, сетки, веревки и крепеж — все это сразу же пошло для строительства лачуг. На гребне крутого склона некогда пролегала узкая тропа со скамейками по бокам, на которых можно было сидеть и наслаждаться видами. Теперь же здесь располагались палатки надзирателей, следивших за местным сбродом.

В ближайших планах Нобуэ было посещение туалета, а после — выпить чего-нибудь горячего. Так что он направился в сторону туалетных кабин, переступая по дороге через «бревна». «Бревнами» местные старожилы называли тех, кто появился в парке недавно и еще не успел обзавестись палаткой, спальным мешком или приятелем, у которого можно было переночевать. Новоприбывшим оставалось собирать старые газеты и картонные коробки и спать прямо на голой земле. Они лежали повсюду, распространяя вокруг себя запахи немытого тела и дерьма и почти не подавая признаков жизни. В парке существовал своего рода рынок, где можно было приобрести все самое необходимое для ночевки под открытым небом: картонные коробки, старые газеты или брезент, но в оплату принимались исключительно наличные деньги. Общественные туалеты так же были платными, как, впрочем, и передвижные сортиры, расставленные социальной службой. Но, несмотря на это, люди продолжали стекаться в Рёкюти. На текущий момент их численность составляла около четырех тысяч и продолжала неуклонно увеличиваться. Благодаря некоммерческой организации, следившей за порядком, людям нечего было опасаться, а на «народном рынке» можно было купить все что душа пожелает — были бы деньги. Зато те бездомные, кто жил за пределами парка-лагеря, постоянно рисковали быть подвергнутыми насилию со стороны молодежных группировок, что и происходило почти ежедневно.

Нобуэ покачнулся, пытаясь не попасть ногой в кучу говна, и наступил на чью-то шевелюру. Но «бревно» — то ли женщина, то ли мужчина, черт его знает, — даже не шевельнулось. Новички часто впадали в оцепенение, вызванное страхом и бессилием, и проходило это не у всех.

Общественные туалеты располагались у входа в парк. Тут же ютились и кабинки. Чуть поодаль работали питьевые фонтанчики, и можно было купить кофе или горячего чая. Едва Нобуэ подошел к кабинкам, как его окликнул какой-то мужчина средних лет.

— Не найдется ли у вас свободной минутки? Я как раз искал вашу палатку.

Это был один из служащих, ответственный за туалетное хозяйство. На его плечах болтался виниловый плащ с надписью: «Безопасность и Гармония для Тебя и Меня»; под надписью пожимали друг другу лапы какие-то зверюшки. Волосы и брови у мужчины были полностью выбриты, на виске красовалась вытатуированная красно-зеленая надпись по-английски Love & Peace. Все знали, что люди, работавшие в Рёкюти, были связаны либо с якудзой, либо с какой-нибудь забугорной мафией. Вначале это действительно была некоммерческая организация, занимавшаяся медицинскими осмотрами бездомных и профилактикой, но с тех пор как количество постояльцев парка возросло настолько, что стало неподконтрольно полиции, над «социалкой» возобладал криминалитет.

— Что такое? — раздраженно отозвался Нобуэ. — Я только что проснулся и хочу срать!

Мужчина поклонился с извиняющимся видом.

— Я подожду вас здесь, — произнес он. — Не торопитесь, насладитесь процессом!

Он повернулся к длинноволосому юнцу и, мотнув головой в сторону выстроившейся к сортирам очереди, сказал:

— Нобуэ желает облегчиться.

Юноша быстро пробрался сквозь очередь, хрипло приказал людям посторониться и рванул дверь одной из кабинок. В кабинке сидел человек лет шестидесяти и весь заходился от кашля.

— Вон отсюда! — приказал ему юноша.

— Слушаюсь, — робко ответил старик и, поддерживая рукой спадающие штаны, вывалился из пластмассового помещения.

— Будьте любезны, Нобуэ-сан. Все к вашим услугам, — произнес длинноволосый.

Он хотел было протянуть Нобуэ несколько листков туалетной бумаги, но бритый окрикнул его:

— Ты чего, мудила? Отдай ему все!

Длинноволосый извинился и передал Нобуэ целый рулон. Стоявшие в очереди смотрели на них пустыми глазами. Никто не жаловался и не выражал недовольства. Согнанный с толчка старик, нелепо изогнувшись, все еще тщетно пытался справиться со своими штанами.

Нобуэ с удовольствием отметил, что освобожденный для него стульчак не успел остыть. Холодные сиденья травмировали его больной зад.