продолжалось в романе Энеа Сильвио Пикколомини («Historia
de Eurialo et Lucretia»), в стихотворениях Джовиано Понтано, в
сочинениях Полициано. Латинский язык, сохраняя всю свою
элегантность и лишь отбрасывая преувеличенную риторическую
красивость, сделался гибок и эластичен настолько, что стал
совершенно свободно говорить о самых современных вещах, о
таких, которых римляне не могли даже предчувствовать.
Полициано подробно описывал по-латыни часовой механизм.
Латинский язык отчасти сделал обязательной и иную
композицию новеллистического материала. Как латинская
книга, «Фацетии» были опытом. Опыт требовал сдержанности и
осторожности. Латинский язык вынуждал на некоторое хотя бы
равнение по античной литературной традиции («Апофтегмы»
Плутарха, сборник Валерия Максима). Отсюда краткость
«Фацетии». На краткость тем более было легко решиться, что
она имела образцы и в итальянской новеллистике. «Cento
novelle antiche» большей частью коротенькие. Среди новелл
Саккетти имеются сборные, составленные из нескольких
остроумных ответов одного и того же лица (напр., Nov. 41),
которые, если разложить их на отдельные эпизоды, как это
делает у себя Поджо, превратятся в такие же крошечные
34
«рассказики», как и в «Фацетиях». Во всяком случае, для
«Фацетии» краткость типична. Сюжет развертывается с
молниеносной быстротой. Действующие лица в большинстве
случаев – если это не исторические персонажи – не
удосуживаются получить даже имени, а так и остаются: муж,
жена, монах, лодочник, купец. В рассказах нет ничего, кроме
самого необходимого для расстановки сюжетных вех. После тех
великолепных образцов художественной новеллы, которые дал
«Декамерон», где типы психологически разработаны, где
ситуации выяснены до конца путем диалогов, где логика
душевных движений, приводящая к трагическим или
комическим исходам, захватывает, Поджо свел новеллу к
миниатюре, скупой, подчас почти афористичной. Он вытряхнул
из нее романтизм, смыл краски и расцветку, оставил один только
динамический сгусток сюжета. По сравнению с новеллою –
фацетия то же, что острая, с карикатурным уклоном графика по
сравнению с колоритной акварелью. Психологическая
обрисовка действующих лиц отсутствует. Ее заменяет
шаблонный, упорно и бесцветно повторяющийся эпитет –
глупый, бестолковый, рассудительный, мудрый, осторожный,
милый, монотонность которого разнообразится время от
времени превосходной степенью. Диалог лаконичен до пределов
лаконичности: он не всегда успевает принять форму прямой
речи и часто остается в рамках неразвернутого конъюнктива
косвенной. Было бы очень интересно провести параллель между
однородными по сюжету новеллами Боккаччо или Саккетти и
«Фацетиями». Например, фацетией о флорентийке с двумя
любовниками и новеллою о Ламбертуччо («Декамерон», VII, 6),
фацетиями о Ридольфо ди Камерино и многочисленными
новеллами Саккетти, посвященными тому же мудрому
кондотьеру 9.
Рядом с композиционными и стилистическими
особенностями в «Фацетиях» бросается в глаза обилие в них, по
сравнению с новеллами, всяких сверхъестественных вещей.
Несколько фацетий посвящены чудесам, причем старательно
подчеркивается, что передают эти рассказы люди,
9 Работа, которая еще не сделана и которая, несомненно, даст много
любопытных наблюдений для теории композиции. «Новеллы» Саккетти и
«Фацетии» интересно сопоставить и целиком. Некоторые анекдоты о Ридольфо
у Саккетти и у Поджо совпадают почти буквально. Возможно, что в руках у
Поджо был список новелл Саккетти. «Декамерон» же он, наверное, хорошо знал.
35
заслуживающие полного доверия. Автор верит не только всем
выдумкам о том, что веретено приросло к пальцам девушки,
ругнувшей святого, или что косцы, вышедшие на работу в
праздник, не могли уйти с поля и были вынуждены мучиться
словно в чистилище, но принимает за чистую монету рассказ
явного мистификатора, мошенника, уверявшего и, кажется,
уверившего всех, в том числе и «неверного» Поджо, что он два
года живет без пищи и питья. И нечистая сила играет в
«Фацетиях» роль, какой ей не дают новеллы. Тут черти и
простые и квалифицированные: оборотни, суккубы и морские
чудовища, пожирающие детей, но погибающие в бою с
воинственными далматскими прачками. Тут призраки
покойников, гуляющие по лесам и поднимающиеся как ни в чем
не бывало на воздух, и много вообще всяких несообразностей.
Совершенно ясно, что этого рода сюжеты, так резко
выпадающие из обычного новеллистического репертуара,
обязаны своим возникновением месту: специфически