Фацеции

что они недостойны серьезного человека, так и за то, что они

хотели бы видеть в них больше словесных украшений и больше

красноречия. Если я им отвечу, что мне приходилось читать о

том, что наши предки, люди благоразумные и ученые, находили

удовольствие в шутках, играх и побасенках и что за это они

получали не упреки, а похвалу, – мне кажется, я сделаю

достаточно, чтобы заслужить уважение своих критиков. Ибо

какой упрек могу я навлечь на себя за то, что я подражал нашим

предкам в этом, если даже не мог подражать им в другом, и

провожу время, занимаясь писанием, между тем как другие

тратят его в дружеских собраниях и кружках, особенно если мой

труд не является чем-нибудь предосудительным и может

доставить некоторое удовольствие читателям. Ибо вещь

почтенная и почти необходимая, – и люди ученые это одобряют,

– когда мы стараемся свой ум, обремененный разными мыслями

и огорчениями, отвлечь от постоянных забот и направить его с

помощью какой-нибудь шутки на отдых и на веселье. А

стараться вносить красноречие в вещи низменные или в такие, в

которых шутка или чужие слова должны быть схвачены на лету,

41

было бы слишком скучно. Такие вещи нельзя излагать

украшенным стилем. Их нужно передавать так, как они были

сказаны лицами, которые действуют в рассказах.

Некоторые, может быть, подумают, что я стараюсь

оправдаться вследствие недочетов ума. Я согласен. Пусть люди,

которые держатся этого мнения, пересказывают эти мои

рассказы более гладким и более украшенным стилем. Я их

прошу об этом. Этим они обогатят латинский язык в наш век и

сделают его способным передавать сюжеты более легкие.

Упражнение в таких писаниях принесет пользу в деле изучения

красноречия. Что касается меня, то я хотел попробовать,

возможно ли выразить на латинском языке – и не очень

нескладно – многое такое, что считается трудным для передачи

по-латыни и что не требует никаких украшений, никакого

ораторского пафоса. Я буду доволен, если покажется, что я

рассказываю не очень неискусно.

Вообще, пусть лучше воздержатся от чтения моих

рассказиков, – так мне хочется их назвать, – те, которые

представляются чересчур строгими цензорами или чересчур

суровыми ценителями. Я хочу, чтобы меня читали люди легкого

ума, доступные веселью, как читали в древности Луцилия

козентинцы и тарентинцы. Если у моих читателей вкусы

окажутся более грубыми, я не мешаю им думать, что они хотят.

Лишь бы они не обвиняли автора, который написал все это,

чтобы дать отдых своему духу и упражнение своему уму.

42

I

Об одном бедном матросе из Гаэты

Тe жители Гаэты, которые принадлежат к

народу, стараются заработать себе на

существование морским промыслом. Один из

них, очень бедный матрос, в течение пяти лет

пробыл в море в поисках заработка. Дома у него оставались

молодая жена и очень скудная обстановка. Когда он вернулся на

родину, то, едва сойдя на берег, поспешил домой, чтобы увидеть

жену. А она за это время, отчаявшись вновь увидеть своего

мужа, сошлась с другим. Войдя в дом, моряк замечает во многих

местах переделки. Дом стал как будто больше и лучше.

Удивленный, он спрашивает жену, каким образом их жалкий

домишко приобрел такой нарядный вид. Жена тотчас же

отвечает, что ей во всем помог бог, всем помогающий.

«Благословен будь бог, – сказал муж, – за то добро, которое он

нам сделал». Потом он видит спальную комнату, в ней нарядnoe

ложе и другие вещи, более богатые, чем это позволяло

состояние жены, и снова спросил, откуда все это. Жена

43

отвечала: «Милостью божией». И снова муж благодарит бога,

который был так щедр к нему. Тут ему бросаются в глаза

несколько других предметов, которые кажутся ему новыми и

непривычными для его дома. Жена опять объясняет это

щедростью бога. Пока муж удивлялся изобилию божьей к нему

милости, вбегает хорошенький мальчик лет трех и начинает

ласкаться к матери, как это делают дети. Увидев ребенка, муж

спросил, чей он. И жена ответила, что ее. Удивленный моряк

захотел узнать, каким образом в его отсутствие появился

ребенок. Жена стала уверять, что и в этом случае все произошло

милостью божией. Тогда муж в негодовании оттого, что милость

божия изливается на него в столь великом изобилии, что даже

родятся дети, сказал: «Очевидно, я должен очень благодарить

бога за то, что он так хорошо позаботился о моих делах». Ему

казалось, что божьи заботы зашли слишком далеко, раз в его

отсутствие стали появляться дети.

II

О враче, который лечил слабоумных и

безумных

Мы разговаривали о бессмысленных заботах, – чтобы не