Фатум. Самые темные века

Кабы он мог, мальчик вырвал бы из груди сердце. Как остановить муку? Он не найдет мать. Только старую, вечно пьющую и склочную женщину. Великая Река, только она осталась матерью, а скользкие рыбы – сестрами.

– Эй, малец? Ты что это надумал?

Квадим не слушал старика.

Великая Река заворожила его. Она протянулась через все Царство, от гор до моря. Четверть схена бурых глинистых вод. Почти до горизонта. Миг полета, всего удар сердца, не больше…

Глубоко вдохнув, чтобы было не так страшно, мальчик шагнул вниз.

* * *

Куре́он с улицы Быкольва как раз закрывал свою лавку древностей. Солнце зацепилось за крыши дворца экзарха. Снаружи, под сенью крытой колоннады, дуда уличного музыканта наигрывала что-то веселое и очень бойкое.

Судьбы определенно благоволили торговцу: Сортор, Петрас, Трикей – за месяц он лишился почти всех конкурентов, остались двое на добрые сто тысяч душ. Это стоило отметить.

Он запер дверь и налил вина: густой, почти фиолетовый напиток. Плеснул на пол, для богов. Купец только поднес к губам чашу – и в этот-то миг в дверь постучали.

Он был высок и худ, на две головы выше Куреона, – и гость торговцу сразу не понравился. Зачем дурацкий глухой плащ? Все равно он возвышается над любой толпой. Но посетитель развернул сверток – и мысли враз вылетели из головы купца. Красное с золотом, и пламя, и буквы вдоль краев. В середине пили и веселились обезьянки.

– Это ковер династии ас-Саадат, – высоким голосом сказал гость. – Но у меня его никто не купит. Смотри, здесь золотое шитье, так умели в Старом Царстве. Мне нужно продать его. Найти покупателей.

О да, Куреон знал про золотое шитье ас-Саадат. Совсем легко, кончиками пальцев, он коснулся потертости. С одного края ковер обгорел дочерна, в углу же красовалось винное пятно.

– Он изрядно потрепан, – с сомнением протянул торговец.

– Мой путь был долог. Чего только с нами не случалось.

Незнакомец пожал плечами, на мгновение его плащ распахнулся. Лохмотья. Некогда то были роскошные одежды, расшитые листьями, лозами и степными львами. Что это, беглец от вечной смуты в Царстве? Еще один распродает фамильные реликвии?

Куреон склонился к самой ткани, разглядывая узор. Семь обезьянок. Нет, восемь. Одну из них вышили в углу – она словно не решалась присоединиться к празднеству. Под винным пятном купец не сразу ее заметил.

– Так что же? – Гость терял терпение, и Куреон сдался.

– Беру. Обещаю, я найду для тебя покупателя.

Василий Макаров. Stella Sanguine

I

Сильный порыв ветра прорвал пепельную взвесь облаков, и над Авестаном впервые за долгое время полыхнуло закатное солнце. Гектор остановился и удивленно поднял голову. Мерцающий свет превратил небо в рваную рану, в которой пульсировало багряное светило. С каждым ударом пульса все новые потоки воды выплескивались из небесных артерий и устремлялись к земле, где толпа встречала их торжествующим воем.

В городе бушевал карнавал. Сотни людей пестрой толпой стекались на храмовую площадь. На тонких, худых руках звенели золотые браслеты и медные кольца, берестяные личины и украшенные жемчугами маски скрывали лица с глубоко ввалившимися глазами, аромат дорогих духов смешивался с кислым запахом пота. Барабаны и трещотки выстукивали дикий ритм в такт грозе, истеричные волынки и безумные завывания флейт вторили ветру разноголосым хором. На площади уже сплетала тугие кольца тел безобразная оргия: исхудавшие женщины и мужчины как опарыши ползали в липкой грязи, судорожно совокупляясь и извергая семя прямо на холодные камни. Наряженные в жрецов скоморохи воскуривали лампады и жаровни, озаряя скопление бледной плоти мерцающими огоньками и наполняя воздух сладким дурманящим дымком.

Детвора высыпала на улицы и без интереса наблюдала за тем, как стонало и трепетало людское море. Щуплые подростки, стянув штаны, глазели на происходящее с ничего не выражающими лицами, ритмично дергая набухшую от возбуждения плоть. Некоторые, поддавшись похотливому безумию карнавала, тянули уличных подружек на груды смятой одежды и тут же, на глазах у всех, торопились неуклюже сорвать красные цветы невинности. Девушки, пьяные от вина и дурмана, лишь смотрели на них затуманенным взором, чуть слышно всхлипывая от боли.